Александр Достерин - Феникс

Мы выбежали на улицу и направились к полям фермера Уокера, чтобы снять пелену чистоты и невинности с моего новенького «Раптора». Пешком до полей было рукой подать. Мы шли вдоль длинного деревянного загона для овец, сделанного из толстых брусьев, скреплённых в решётку. От них пахло краской – старый Уокер видимо решил обновить их вид после зимней напасти. Томми ткнул меня локтем.

– Пинтч, – его голос стал серьёзным и хмурым. – Тебе лучше спрятать Раптор.

– Этого ещё не хватало! – протянул Майк.

Мимо нас, сопровождаемый столбом пыли, пронёсся полицейский форд, на пассажирском сидении восседал крупный, пухлый мальчишка – Пинтч Джексон. Мы замедлили ход, я, как мог, укрыл свой автомат за ногами. Сердце стучало о рёбра с неимоверной силой. Пинтч надменно делал вид, что не замечает нас, но, когда мы поравнялись, он бросил в меня холодный, полный презрения взгляд, который сам по себе выбивает из тебя всю дурь. Мне стало не по себе, кровь отступила от щёк. Но спустя мгновение, форд, скрипя подвеской, пролетел мимо, оставив за собой одну лишь пыль.

– Повезло, что он сейчас катается с отцом.

– Опять натворил чего-то…

– Ага, плюхнулся своей задницей на чужого ребёнка! – воскликнул Майк, после чего сразу обернулся в сторону удаляющейся машины.

Мы засмеялись. У нас появилась тема для разговора.

– Да эти ирландцы вообще интересный народец. Резкие, лишнего слова не скажи… Ты им «привет», а они тебе в рожу! Я сам видел, как Пинтч в сопровождении своей «стаи» ударил Робби из восьмого класса, да так, что тот вылетел из ботинок!

– Да ну, Майк! Может, Пинтч ещё и летать умеет? И лазером из глаз?

– Ой, Хью, отвали! Я же говорю, что видел.

– Ирландский, блин, супермен! – Джек залился смехом, он у него был забористым, поэтому неважно, как он пошутил, все всё равно смеялись до слёз: кто-то над шуткой, кто-то над смехом. – Представляю, как он не может оторваться от земли из-за своего брюха, ахаха!

От смеха у меня начало перекрывать дыхание, я держался за живот и чуть ли не валился с ног. Томми ко всему прочему изображал Пинтча в пантомиме, выходило очень похоже. Джек местами ему подыгрывал. Я закашлялся так, что чуть не уронил «Раптор» в песок.

– Дурацкая пыль! У меня ей весь нос забит, будь она неладна, – выругался Майк.

– Ага, а ещё голова, – подхватил Джек и пихнул его пальцем в лоб.

– Я сейчас тебе покажу, где у тебя пыль! – взбудоражился Майк и с разбегу пнул Джека под зад. Тот мгновенно поменялся в лице.

– Так, хватит, – сказал Томми. Он умел быстро решать подобные конфликты, почему-то все всегда его слушали.

Солнце начинало заходить. Мы пролезли между балками и встали на поле. Джек расставил игрушечных солдатиков на верхней балке забора. Я зарядил обойму и с глухим, приятным щелчком вставил её в «Раптор», пружина затвора оказалось жестковатой, что, в принципе, не особо меня удивило. Тогда я медленно навёл ствол на солдатиков, замерших на ограде. Сердцебиение замедлилось, ребята, наблюдающие за моей спиной, задержали дыхание вместе со мной, палец легко опустился на курок, я прицелился… щелчок! И ничего. Курок просто покачнулся. Пуля осталась томиться в автомате. Я испугался – неужели он сломан?! Быть такого не может…

– Ничего не понимаю.

– Так, Хью, спокойно, – начал Томми, но я не слушал его.

Я внимательно просмотрел корпус с обеих сторон и, вот болван – я забыл снять оружие с предохранителя. Предохранитель на детской игрушке! За нелепой находкой последовал облегчённый выдох. Ребята снова засветились, никто не сказал ни слова.

Я повторил процедуру, и изумительный хлопок сжатого воздуха вытолкнул пулю из жерла ствола. Она вылетела так быстро, что я не успел заметить, куда она полетела – о том, что пуля действительно вылетела, нам сообщил звонкий щелчок о балку ограды. Ещё никогда я не был так счастлив, я даже не расстроился, что промахнулся. Руки приятно дрожали, улыбка широко расплылась по моему лицу. Я стоял и вдыхал влажный вечерний воздух. Мы подбежали к забору.

– Да, старик Уокер задаст нам неплохую трёпку, если увидит это… – Майк потёр большим пальцем место, где пуля ободрала краску.

Мы вернулись на исходную позицию. Я стрелял, пока не закончились пули, и никто из ребят даже не просил у меня выстрелить – они понимали, что сегодня сбылась моя мечта и нужно оставить меня с ней наедине. Томми и Джек кричали от радости и поддерживали меня, Майк был более сдержан. Не знаю, сколько это продлилось, но домой я вернулся затемно, такой счастливый, такой молодой…

***

– Дедушка Хьюго! Дедушка Хьюго! А что было дальше? – Билли подёргал его за штанину.

– Ах, да, прости, мой дорогой! Что-то я совсем увяз в своих воспоминаниях… У вас очень славный электрический камин. Огонь почти как настоящий! Надо же… Но всё-таки это не огонь, в нём нет жизни, нет опасности, нет стихийной беспечности…

– Что такое беспечность?

– Это значит, что при всей своей внешней красоте и невинности кто-то может причинить тебе боль.

– От неё будет больно, как от ожога? Или как от пореза, дедушка?

– О, нет, мой мальчик, это совсем другая боль… Ты её ещё встретишь.

– А тебе причиняла боль эта… беспечность? Это было в твоей истории?

– К сожалению, да, Билли. К сожалению, да.

– Дедушка Хьюго, расскажи! Я хочу, чтобы ты продолжил, пожалуйста!

– Ахах, – от смеха Хьюго закашлялся, – сколь неуёмен молодой нрав! Хорошо, я обещал, что расскажу тебе всю историю…

Как и все дети, я учился в самой обычной школе. Пять дней в неделю я «со скрипом» корпел над учебниками, с трудом штудируя абзац за абзацем, разумеется, когда слишком настоятельно попросят. Не секрет, что всю эту образовательную тягомотину я на дух не переносил, впрочем, как и все школьники моего возраста. Ни черта не понимаешь, как ни старайся, толку ноль.

Школа ютилась в пяти кварталах от моего дома на холме Розентхилл. Славное место, ты бы видел… Особенно осенью, когда впадины и ямы набираются густым серебристым туманом. И ты – счастливый, идёшь по безлюдной улице: один, уже не успел на первое занятие; плевать, всё равно математичка уже позвонила родителям, но сейчас им тебя не достать… телефон выключен; в синей дымке отчетливо видны два школьных этажа, охваченные бледным пламенем окон. И ты проходишь мимо главных ворот, мимо крыльца, мимо сквера… и забираешься в школьный парк. Воздух, свежий и словно немного сладкий, оседает у тебя на языке, ты вертишь им во рту наслаждаясь вкусом жизни. Рукам холодно, нос течёт, как Ниагарский водопад, но ты сидишь на разрисованной, полусырой скамейке возле маленького пруда, вдавившись в тоненькую курточку, и улыбаешься. А что до выговора родителей, то мама всегда быстро остывает, а папа, может, лишит карманных денег – ради такой красоты это пустяк. Чудные были времена…