Андрей Кайгородов - О.С.А. Роман

Увидев спустя столько лет эту пугающую расцветку на кедах из прошлой жизни, Семен поежился. Он поднялся и направился вслед за народом.

Станция, на которой он вышел, была совершенно незнакома Семену.

– Что за станция такая? – спросил он у женщины лет тридцати.

– Дибуны или Ямская? – пошутила женщина, с улыбкой посмотрев на заспанного Семена.

– А с платформы говорят… – продолжил Бокалов, но тут же осекся, – нет, правда, как называется станция?

– Как и прежде ВДНХ, конечная, – весело произнесла женщина и пошла дальше.

– Странно, – Семен огляделся по сторонам, – переделали что ли, раньше вроде по-другому было.

Бокалов остался ждать следующего поезда. Так часто бывало, что поезда доезжали до ВДНХ и дальше шли в депо. Приходилось выходить и ждать следующий поезд, который идет до Медведково. И в этот раз Семену ничего не оставалось, как покориться судьбе и ждать.

Через несколько минут пришла другая электричка, но она тоже шла в депо.

Семен еще подождал, но и из третьей вышел весь народ, а из вагона донесся казенный, бархатистый, но вместе с тем скрипучий, словно кожаные кресла в этом поезде, голос диктора:

– Конечная, поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны.

– Послушайте, я что-то не понимаю, – обратился он к мужчине, – чего они все в депо-то идут, там авария что ли случилась?

Семен смотрел на мужчину и не мог понять, что с ним не так. Смущало вовсе не то, что мужчина был слегка пьян, небрит и помят – что-то другое. Что Семен никак не мог понять. На вид мужчине было лет двадцать пять – тридцать. Не длинные, но явно переросшие волосы были пострижены как-то странно, и расчесаны на прямой пробор. Сам этот человек выглядел так нелепо, словно сбежал из фильма про неформалов семидесятых годов.

– Авария? – удивился тот. – Что за авария?

– Не знаю, – недоверчиво посмотрел на него Семен, – если нет аварии, почему все едут только до ВДНХ?

Мужчина что-то прикинул у себя в уме, нащупал руками содержимое внутренних карманов, убедившись, что все на месте, довольный произнес:

– Потому что это конечная, ты чего, приезжий что ли?

– Ясно, – состроил недовольную мину Семен, – и что, до Медведково уже сегодня не будет, все отъездились?

– Тебе до Медведково что ли? Ну, дык, поднимайся да садись на трамвай. А то, может, раскумаримся?

Мужчина сунул руку за пазуху и слегка вынул из кармана бутылку, показав Бокалову зеленое горлышко.

– «И у меня был рубль, и у него четыре, в связи с этим мы купили три бутылки вина», – выдохнув, произнес Семен слова из песни.

– Это чего? – напрягся мужик.

– Да так, типа стихи.

– Типа? Стихи? – подвижное лицо мужчины выражало крайний интерес.

– Текст песни, – пояснил Семен.

– Крезово, – произнес многозначительно незнакомец – ты поэт? И на гитаре лабаешь? По-любому надо кирнуть. Я уважаю поэтов, не этих, конечно, – он сделал какие-то пасы руками, а потом просто отмахнулся, как бы давая Семену понять, что это не важно.

– Вообще-то я пишу стихи и даже песни, но эта не моя, Майка.

– Майка, – одобрительно кивнул незнакомец – а он кто?

– Майк кто?

Семен не удивился, что незнакомец не знает, кто такой Майк, он подумал, что мужчина просто не в теме.

– Майк – великий русский поэт, рок-музыкант.

Глаза мужчины округлились до невероятных размеров.

– Рок… – с придыханием произнес он и воровски огляделся по сторонам.

– Да, рок-музыкант. Группа Зоопарк.

Семен тоже оглянулся на всякий случай, не совсем понимая, что происходит.

– Братуха! – расчувствовался мужичок и кинулся обнимать Семена.

Семен не ожидал подобного поворота событий, он тупо стоял и хлопал глазами.

Мужик смахнул рукой самую настоящую слезу и, схватив Бокалова за рукав, потянул за собой.

– Э, чего за дела? – пришел в себя Семен и высвободил руку.

– Ты это, чувак, все путем, пис, – мужик оттопырил два пальца.

– Пис? – недоуменно повторил за ним Бокалов.

– Пойдем, у меня два батла вайна, не дрейфь, я сам с андеграунда, художник абстракцист.

– Абстракционист? – уточнил Семен.

– Ну, говорю же, абстакцист, пойдем, у меня тут флэт рядом, пипл подтянем, кирнем нормально, потрем.

– Слушай, кругом одни художники, куда от вас деваться? – усмехнулся Бокалов.

Он слегка успокоился. Услышав о том, что этот странный тип художник, для искусствоведа все сразу стало на свои места. Семен в своей жизни видел разных художников, и этот по большому счету не отличался от других. Бокалов был уверен, что художник должен быть асоциальным типом, более того – слегка сумасшедшим. И этот тип был именно из таких.

– Нет, мне в Мытищи надо. А автобус из Медведково последний в 11 вечера. Не успею вовремя, чего делать буду? Пешком далеко.

– Какие базары? Впишешься у меня на найт, завтра отчалишь.

– Заманчиво, конечно, но, скорее всего, нет.

– Динамишь, чувак, а еще поэт, – расстроился мужичок.

Семен остался ждать поезд. Но и незнакомец не торопился уходить.

– Слышь, поэт, а чего ты торчишь-то тут, если в Медведково опаздываешь? – вновь заговорил мужик.

– Как чего, жду поезд.

– Крезовые вы поэты, хотя все мы немного не в себе. Как сказал Маяковский, все мы немного лошади. Слышь, тебе как вообще Маяковский? По секрету, у него не только стихи о советском паспорте, у него такое есть, что вслух ни-ни.

– Это ты про «где мне взять такой хер, чтобы доставить ей удовольствие»? – совершенно равнодушно произнес Семен.

– Точно! – с уважением посмотрел на Бокалова незнакомец, – крезово. Слышь, тут конечная, поезд дальше не пойдет. Похиляли, а? Там и кости кинем, тусанем, вайн подринчим. Что мне сделать, чтобы доказать тебе благие намерения? Ну, а хочешь, давай прямо тут, пока поезда нет. Мужика в шляпе будешь?

– Чего? – недоверчиво посмотрел на незнакомца Семен.

– Молдавский розовый, – художник вытащил из внутреннего кармана бутылку, – топориков не было, но мужик в шляпе тоже кайфово.

На этикетке Семен разглядел мужика в шляпе.

Бокалов сглотнул подкативший к горлу ком и произнес:

– Крезово.

– Ну, а я о чем!

Абстракцист вынул зубами пластиковую пробку из бутылки, сделал три глотка прямо из горлышка и протянул бутылку Семену.

– Давай, дринчи. Пис, короче.

Семен взял бутылку в руку, недоверчиво посмотрев на мужика, затем понюхал содержимое бутылки.

В нос ударил неприятный резко-сладковатый запах портвейна.

– Давай не динамь, чего ты?

Семен недоверчиво поднес бутылку к губам и сделал небольшой глоток.

Его лицо перекосило от вкуса алкоголя.

– Ты чего, трезвенник что ли? Это ж не водка, – удивился подобной реакции незнакомец. – Тоже мне, поэт еще называется.

– Не то, чтобы трезвенник, давно не пил. А портвейн – так вообще фиг знает, когда, лет семнадцать мне было, наверное. Мы тогда, я помню, «Кавказ» глушили, «Агдам», «Три семерки», ну и, собственно, вот, «Мужика в шляпе». Я уж думал, что такое не продают нигде. Кстати, ниче так, вроде и не бодяжный даже.