Андрей Кайгородов - О.С.А. Роман

– Да кому его надо бодяжить, ты че?

Когда уехала в депо очередная электричка, «Мужик в шляпе» практически опустел.

– Вот из ё нейм твой? – спросил захмелевший художник.

– Мой нейм Семен, – протянул руку Бокалов, – а твой?

– Папа Джон, – хлопнул по Бокаловской ладони мужичок, – пис, чувак! Короче, надо идти, а то свинтить могут. Ну, ты как? Герлов позовем, щас по дороге вайну еще прихватим, я знаю где. Посидим, подринкаем, замутим тусу. Ну, чего ты?

– Пойдем, – махнул рукой изрядно закосевший Семен.

В голове у него гудело, в желудке было тепло и тошнотворно.

Семен и Папа Джон вышли на улицу, дошли до ближайших кустов допили портвейн.

– Слушай, – прилично захмелев, заплетающимся языком произнес Семен, – чего ты так странно разговариваешь?

– Как странно? – удивился Папа Джон. – Ты чего, чувак? Ты Битлз слушал? – спросил он шепотом, слегка склонившись к Семену.

Вопрос Семену показался подозрительным, он нахмурил лоб и внимательно посмотрел на Джона, не издевается ли тот. Однако выражение лица Бокаловского собутыльника было безмятежно, одухотворенно и загадочно.

– Кого? – переспросил Семен, решив, что неправильно услышал.

– Зе Би-тлз, жуки в переводе, – словно бы опасаясь чего-то, не разжимая зубов, пробормотал Папа Джон и по-воровски оглянулся.

– Кинь бабе лом, что ли? – совершенно открыто, ничего не боясь, произнес Семен.

– Чего? – теперь уже напрягся Джон.

– Кинь бабе ло-о-ом, – затянул Семен, используя бутылку портвейна словно микрофон.

– Вау, круто, – оглядываясь по сторонам, прошептал Папа Джон, – только слышь, давай потише, а то сам понимаешь.

– Да, – произнес Семен многозначительно, – понимаю. Короче, как-то раз мы рояль перевозили. Тяжелый такой рояль. Или, постой-ка, это не рояль был, пианино. Мы его сначала спустили со второго этажа. Спустили легко и непринужденно, а вот поднимать нужно было аж на четвертый. Вот там мы помучались конкретно. Но затащили, поставили. И нам, как водится, поставили тоже. В те далекие уже времена рассчитывались не деньгами, а бухлом, да ты, наверное, сам в курсе.

– Можно подумать, сейчас чем-то другим рассчитываются, – хмыкнул Джон.

– Сейчас… сейчас рай, все есть. Надо переехать – нанимай грузчиков. Залез в интернет и никаких проблем, только башляй. Рай для тех, у кого бабло есть. Сейчас это долбанное пианино в лучшем случае до мусорки бы дотащили и бросили там. На кой оно нужно, если в любом магазине ты можешь себе электронное купить. И места не занимает, и звук ничем не отличается.

Папа Джон недоверчиво посмотрел на Семена, но ничего не сказал.

– Короче, рассказываю дальше. Поставили нам за перевоз несколько бутылок портвейна. А мы – голодные студенты, много ли нам надо? Выпили и пошли домой. Человек пять нас было. Зашли в магазин, купили еще по бутылке, взяли хлеба. Батон белого, как сейчас помню. И как-то разбрелись, кто-то вперед убежал, кто-то позади тащится. И те, кто был впереди, вообще пропали из вида. Вдруг прибегает приятель и говорит, короче, тех свинтили менты. Мы стоим, репы чешем, чего делать не знаем. Вдруг кто-то такой: надо идти выручать.

– И чего, пошли? – недобро хихикнул Папа Джон.

– Пошли, куда же мы денемся. Надо было выручать своих. Отделение находилось с торца дома, в подвале. Нас трое, по-моему, было, мы спустились по лестнице, там коридор, вдоль стены стулья стоят, напротив батарея, к ней парень какой-то наручниками пристегнут. Рядом с ним милиционер стоит. Милиционер как нас увидел, глаза у него округлились, вы кто, говорит, такие, чего, де, надо? Мы ему все без утайки выложили. А он так довольно улыбнулся и наши документы попросил. У меня не было, а у приятеля моего был студенческий, он и отдал этот студенческий. Мент сказал, стойте здесь, а сам в кабинет зашел. Ну, мы стоим, ждем. А парень, который к батарее прикованный, улыбается, чуть не хохочет: вы чего говорит, совсем дебилы?

– Это он правильно говорит, – поддержал его Папа Джон.

– «Этот, – показал парень на приятеля, – отдал документы, а Вы-то ничего не отдали, бегите, никто Вас не задерживал, имен, фамилий не знают. А ему штраф за трезвак выпишут, а то и вообще на пятнадцать суток заберут». Нам показались его доводы вполне разумными, причем чувак был не пьяный, вполне трезвый и здравомыслящий. Мы поднялись из подвала наверх и тиканули.

– Отчаянные вы парни, я бы не отважился сам в их логово спуститься, добровольно, – произнес Папа Джон с уважением.

Дальнейшее для Семена происходило словно в тумане. Он шел, сам не зная, куда и зачем. Терпеливо слушал о рок-н-ролле, свободе и любви, поэтах, художниках, хиппи и весь этот бред, который нес Джон, сам что-то говорил, читал своему новому другу художнику абстракцисту стихи Майка Науменко.

– «…И он привел меня в странные гости,

Там все сидели за накрытым столом.

Там пили портвейн, там играли в кости

И называли друг друга говном.

Все было так, как бывает в мансардах,

Из двух колонок доносился Бах.

И каждый думал о своем, кто о шести миллиардах,

А кто всего лишь о пяти рублях…»

Папа Джон остановил Семена. Взял его голову руками и стал пристально вглядываться в хмельные глаза Бокалова.

– Это гениально, чувак, крутяк нереальный. Ты – Пушкин наших дней. Не, Высоцкий – это клево, он кайфовый, без базара. Но у тебя по-другому, у тебя как у хиппарей, все, в натуре, клево. По кайфу, давай еще чего-нибудь.

– Щас, – Семен задумался, чего бы такого ему спеть, – а, вот. Хотя не, это не пойдет.

– Давай че знаешь, все пойдет, рвани на всю катушку!

Папа Джон, уже изрядно захмелев, перестал озираться по сторонам и переходить на шепот. Алкоголь сделал свое дело, Джон был раскован, весел и словоохотлив.

– Границы ключ переломлен пополам, – завопил Семен во все горло – а наш батюшка Ленин совсем усох. Он разложился на плесень и на липовый мед…

Бокалов не успел допеть первый куплет, к нему словно метеор подскочил Папа Джон, сбил его с ног, навалился всем телом и заткнул рот.

– Ты че, мать твою, идиот? – заорал шепотом Бокалову в самое ухо Папа Джон.

Семен лежал, придавленный тушей Джона и вращал глазами.

Джон убрал руку с его рта.

– Ты чего, Джон? – негромко произнес Бокалов, не вполне понимая, что произошло.

– Я чего? Это ты чего, в уме ли ты? Свинтят к хренам собачьим, и меня с тобой загребут под эту лавочку.

– Под какую лавочку? – спихнул на землю Джона Семен.

Поднявшись с земли, Бокалов стал отряхиваться.

– Я домой пойду, – обиженно произнес он и огляделся по сторонам.

Стояла ночь, на улице было темно. Как не пытался сконцентрироваться Семен, ему никак не удавалось.

– Мы где? – обратился он к Джону.

– В Караганде, – зло произнес тот, – на ВДНХ, конечно.