Андрей Кайгородов - О.С.А. Роман

Семен, как фигура гуманитарная и романтическая, постоянно прибывал в сладких грезах, мечтая то об одном, то о другом. Он все время размышлял, что было бы, если…? Бокаловская история, как никакая другая, имела сослагательное наклонение и вполне нормально с ним уживалась. Недостатка в фантазии Семен никогда не испытывал, а что касаемо всего остального, в этом случае было все не так гладко.

– Наверное, я родился не в то время, – говорил он, общаясь с самим собой.

А когда Семен всерьез задумался, какое время для него было бы идеальным, или, по крайней мере, в каком времени и стране он хотел бы жить, будь на то его воля, ответа не было. Его привлекала Америка 60-х годов, движение хиппи, рок-н-ролл, свободная любовь, ЛСД и все прочее. Но при более детальном погружении в тему он приходил к выводу, что вряд ли ему бы понравилось скитаться, как это делал Керуак, или пить, не просыхая, с утра до вечера, перемешивая это занятие с написанием рассказов и изнурительной мастурбацией, ставшей чуть ли не смыслом жизни для писателя Чарльза Буковски. Семену это не подходило, как не подходил и наркотический угар Берроуза и Кизи. До всей этой свободы Бокалов, конечно же, хотел дотронуться пальцем, коснуться кончиком языка, вдохнуть аромат этого прекрасного варева. Но не более. Погружаться в сказочную болотную трясину его никак не привлекало. И Кастанеды Бокалову вполне хватало на бумаге.

Еще одна страница истории, овеянная романтическим ореолом, манила Семена своей куртуазностью. Это были рыцарские времена, времена Ричарда Львиное сердце и его верного оруженосца Айвенго. Советский фильм про этих героев с балладами Владимира Семеновича Высоцкого запал в трепетную юную душу беззаботного вихрастого парнишки, и к двадцати пяти годам не изгнил и не растаял, словно туман, а напротив, разросся, поднялся и расцвел благоухающим цветком. Однако дипломированный специалист – это не шестиклассник, многое в подобной романтике его отпугивает, а некоторое даже пугает. Да и специалист, в отличие от ребенка, уже способен разобрать, где вымысел, и что из себя представляет обратная сторона этой медали – явь. А правда такова, что средневековье было не лучшим временем в истории человечества, и Семен это прекрасно понимал. Несмотря на все неприятные моменты, было еще несколько привлекательных для Бокалова общественно-экономических формаций в истории человечества – это древняя Греция с ее философией, поэзией, софистикой. Семену очень нравились греки с их позитивным мышлением, светлой, воспевающей культ красоты и гармонии культурой. Семен представлял, как на базаре встретит Сократа, как спросит его о чем-нибудь. Хотя, о чем спросить Сократа он так и не придумал. Но это было не так важно. Бокалов мог бы рассказать Архимеду про зубчатые колеса, шестеренки, и о том, что человек способен летать и опускаться под воду. Семен попытался бы объяснить Пифагору, что в 20-м веке придумали виртуальную реальность, которая состоит из цифр, и музыка, которую слушает современный человек, тоже оцифрована. Бокалов был уверен, что Пифагор как никто другой понял бы его, ведь именно этот мудрейший из философов Эллады учил о том, что весь мир состоит из цифр, совершенно не догадываясь, что должно пройти неимоверное количество лет, когда его предположение люди возьмут на вооружение и станут применять в быту. И, возможно, чем-то еще поделился бы Семен с древними греками, если бы попал в этот мифически сказочный мир.

Всякий раз мечты уносили Бокалова далеко от тихой, серой и безрадостной повседневной жизни в иные пустоши, в иные завиточки.

И в тот день Семен как обычно сидел на мягком белом диванчике и с довольным лицом искусствоведа тихо мечтал о чем-то сокровенном. В галерею вошла девушка. Несмотря на летнюю жару, одета она была тепло. Мечтания Бокалова прогнал странный шелест. Это был звук, который издавали болоньевые штаны незнакомки. Штаны, в которых зимой катаются с горок на лыжах или санках, такие теплые непромокаемые штаны, которые трутся при ходьбе и шуршат. Сверху на девушке была надета штормовка, за спиной висел рюкзак. Глядя на эту особу, можно было подумать, что она собралась в поход.

– Здравствуйте, – сказала незнакомка голосом, который очень подходил к ее внешнему виду.

– Да, здравствуйте, – ответил Бокалов, нехотя возвращаясь из своих дум, словно пробуждаясь ото сна, – Вас что-то интересует?

Девушка ничего не ответила, она принялась рассматривать картины, висящие на белых, в тон дивану, стенах.

– А вот это Ваши работы? – спросила она, не смотря на Семена, словно бы обращаясь к кому-то невидимому.

Так как в галерее никого, кроме Бокалова, не было, он решил, что вопрос адресован ему.

– Нет, я не умею рисовать, я не художник.

– А, вот… – вновь продолжила девушка в той же манере, растягивая слова, подобно тянущейся жвачке, – Вы холсты почем принимаете?

– Холсты… – без всякой интонации, словно попугай, повторил за ней Семен.

– Ну, это… масло… – уточнила девушка так, чтобы было более понятно.

И, конечно же, Бокалов все понял.

– Нет, девушка, – произнес он, выдавив из себя подобие улыбки, – ни холстов, ни масла мы не принимаем, у нас тут галерея, а не бакалея.

Девушка никак не отреагировала на явную саркастическую тональность Бокалова, словно не заметив ее.

– А, вот… Байкал у вас есть? – продолжила нести свой бред незнакомка, погружая Семена в ипохондриальное уныние.

– Нет, – ответил Бокалов ровно, без малейшего намека на недовольство, хотя был близок к этому, но сдержался.

– А, вот… Байкал… Там красиво, я была… Мы там… Байкал…

Девушка что-то бормотала себе под нос, лишь некоторые слова доносились до слуха Бокалова, и это дико его раздражало. Ему хотелось взять эту странную Золушку за шкирку, подвести к выходу и пнуть под жопу со всей силы со словами. Нецензурными словами. Но Семен был воспитанным человеком, и, если и совершал подобные противоправные действия когда-либо, то только в своем бурном, неукротимом воображении. А воображение у него было бурное и неукротимое. Просиживая штаны на работе, Семен не только смотрел на картины и летал в облаках – иногда он придумывал различные фантастические истории. Нет, не про марсиан, посетивших землю, и не про межгалактические войны роботов-мутантов. В его голове рождались причудливые образы вполне обычных людей, попадающих в странные мистические ситуации.

Вот одна из таких историй.

История Весенняя

Неторопливой походкой Апрель шел по задымленному выхлопами машин городу. Он не был похож на определенное время года, это был молодой человек с короткой стрижкой и со смешно торчащими в разные стороны ушами. Само его имя было слегка странным для сероглазого юноши с улыбчивым добродушным лицом. Но в этом мире многое кажется странным, если нам неизвестна истинная природа вещей. А эта природа чаще всего бывает скрыта от наших глаз, или же мы ее вовсе не хотим замечать. Что же касается юноши, то Апрель всегда идет за Мартом. По этой самой причине папа назвал своего отпрыска этим странным именем. Да, и еще была на то одна причина – Апрель Мартович родился в День космонавтики. А папа очень любил людей этой профессии, и всегда и всем советовал брать с них пример. Он даже бросал курить по-космонавтски, как рассказывала мама. Этот метод был очень простым и ни к полетам в космос, ни к тем, кто туда летает, никакого отношения не имел. Однако Март Февральевич любил все, что бы он не делал, поперчить космическим перцем. Суть метода заключалась в том, что, как только захочешь покурить, нужно налить стакан воды и выпить его залпом, до дна. Так ли точно Март Февральевич бросил курить, или же и вовсе никогда не курил, Апрель Мартович не знал. Когда Апрель родился, отец безвозвратно покинул их семью, оставив младенца на воспитание Весны. Так звали маму Апреля. Март и Весна познакомились в глубоком детстве, это была любовь с первого взгляда: чистая, невинная и прекрасная, как теплый весенний ветерок. Весна, забежав за кустики, присела по-девчачьи пописать, а Март, не подозревая, что так делать нехорошо, подталкиваемый любопытством, подошел к девочке, нагнулся и стал смотреть, что и как это она делает.