Кирилл Шпак - IV

Полтора десятка мальчиков помещались на две первые лавки и занимали еще часть третьей. Все они сидели здесь с небольшими дощечками на коленях. На них располагался лист бумаги и перо, опущенное в небольшую баночку с чернилами. Писать было не слишком удобно, но лучших условий никто предоставлять учащимся не планировал – то ли это было слишком дорого, купить лишний стол и пару скамеек, то ли просто никому не было нужно.

Колокольня пробила еще трижды, прежде чем все ученики оказались на своих местах. Затем еще два удара. Урок начался.

– Сегодня мы продолжаем тему вчерашних занятий по арифметике. – грубо произносил Кацпер изо дня в день. Всякий раз учебные часы начинались с арифметики и счета. За ней шла грамматика, риторика и геометрия. В середине дня ученики занимались религией и музыкой, а ближе к вечеру на смену этим предметам приходила астрономия. Освобождались дети, как правило, не раньше пяти часов вечера, если, конечно, третьи факторы не заставляли их задержаться в школе.

В роли таких факторов обычно выступали наказания, кои в Волзене были в действительности суровыми и порой даже осуждались некоторыми из местных жителей. Когда кто-то из мальчиков замечался за непослушанием, школьный управитель доставал из ведра с водой розги и нагибал нарушителя через стул на виду у каждого из учившихся. Он бил и хлестал бедного шалопая по заду; тот орал так, что слышно было его через три дома, пока не появлялись волдыри и не начинала течь кровь. Кацпер был таким злобным дьяволом, что обивал розги проволокой. Порой он переворачивал розгу и бил толстым концом. Еще иногда наматывал волосы вокруг трости и бил и таскал детей так, что даже камни, казалось, молили о пощаде.

Однажды мать одного из таких шалопаев, статусная вдова, получившая надел после смерти ее мужа, даже пришла к священнику жаловаться (до чего ж странная была особа), мол, тот сначала избил при всех, а затем оставил после уроков и изнасиловал ее сынишку. Однако, Кацпер в ответ на обвинения лишь хмыкнул и пожал плечами, сказав, что дети многое придумывают для того, чтобы объяснить свои грехи и злодеяния. «В этом возрасте дети склонны более ко злу, чем к добру», – говорил он, – «поэтому следует держать их в узде». Занятным фактом я нахожу и то, что на следующий день после получения обвинений Кацпер вновь выпорол сына той женщины и притом без видимых на то причин.

Девочек в этой школе не обучали, хотя порой приезжие купцы приходили в костёл, желая отдать сюда одну из своих дочерей, однако, таковых за всю (надо сказать, довольно длинную) жизнь Лодзимежу повстречалось лишь несколько. В основном же родители единогласно обучали дочерей послушанию мужчине, как и полагается вырезанным из ребра оного.

Колокол бил шесть. День подходил к концу.

– На сегодня все. – Кацпер говорил, заканчивая пороть очередного нарушителя дисциплины, и поднимал свои глаза наверх, будто вслушиваясь в колокольный звон.

Побитые дети, плача, ковыляли в сторону своих домов, а те, кто сегодня наказания не понес, радуясь этому факту, резво бежали туда же.

Справедливости ради, стоит отметить, что был в классе Лодзимежа и один уникальный ребенок. Его звали Стефаном, и он был племянником того самого Отца Кацпера. Разумеется, именно по этой причине на долю оного приходилось, пусть и не меньшее по количеству число наказаний, но точно не дотягивавшее до выработанных за год обучения Кацпером этих детей норм. Стоит ли говорить, что и учился этот мальчик заметно лучше всех остальных, и похвалу получал чаще? В свою очередь Лодзимеж был близким другом Стефана, хотя в тайне от своего приятеля, с которым они, можно сказать, спали в одной колыбели, завидовал ему и желал такого же снисходительного отношения.

– Стефан! – Лодзимеж окликнул своего друга, который уже, было, собирался бежать домой и стоял в паре десятков метров от Каро.

– Да? – тот обернулся и глянул в сторону первого.

– Завтра пятое воскресенье. Ты помнишь? – чуть запыхавшись, Лодзимеж подбежал к племяннику священника.

– Ага… – протянул Стефан, – Значит, мы не идем в школу. Ты хочешь предложить отправиться куда-то вместо нее?

– Рыбалка! – воскликнул Лодзимеж, наконец, подняв до сих пор опертые на колени после недолгой пробежки руки в небо.

– Отлично! – Стефан даже выпустил из себя смешок, – Проплывем пару километров вниз по Висле и посмотрим, что удастся поймать в этот раз.

Мальчики договорились встретиться на давно уже условленном месте в пять часов утра, незадолго до первых солнечных лучей. Небольшая по своей площади вымощенная камнями самой природой площадка на одном из прибрежных холмов в пяти минутах ходьбы от города освещалась красными лучами восходившего солнца, без труда пробивавшимися сквозь редкие и некрупные облака в высоком безветренном небе. Лодзимеж пришел первым. Еще через пару минут подоспел и Стефан. На двоих у них была пара ведер, удочка и сеть, которую они порой расставляли в самых широких и глубоких местах реки в начале рыбалки и вытаскивали в самом ее конце.

Все это они погрузили в старую деревянную лодку, вытащенную на камни у берега и привязанную к невысокой, криво выросшей на том самом несколько скалистом берегу польской лиственнице. В жару это красно-бурое и очень редкое дерево прямо-таки истекало смолой – ею же мальчишки латали пробоины в своем старом суденышке. В двухместную лодку помещалась лишь пара взрослых с грузом или трое-четверо детей. Стефан с Лодзимежем же ходили на рыбалку только вдвоем. На дне лежала тройка увесистых валунов, скрученная в рулон сеть, намотанная на палку, стояла пара ведер под рыбу (мальчики всегда таскали с собой пару ведер, потому что несмотря на постоянные неудачи, всякий раз надеялись на крупный улов), и удочка с мешочком наспех выкопанных вчерашних червей.

Мальчики силой спихнули лодку на воду – очевидно, из-за приложения подобного рода усилий при «отплытии», в судне и появлялись пробоины, которые в скором времени латались кусочками древесины, старательно обмазываемыми смолой и втыкавшимися в дыру. Смола застывала на солнце и крепко удерживала затычку в ее нише, не позволяя потокам воды выбить оную назад. Спустя десять минут лодка была на воде, а мальчишки – внутри нее. Отчалили. Пошли вниз по течению, на север-северо-запад. Лодка постепенно начала набирать скорость. Легкие речные волны чуть слышно разбивались об ее борта, раскачивая судно из стороны в сторону. Лодзимеж стоял одной ногой на носу и, приложив руку ко лбу козырьком, вглядывался вдаль, будто воображая себя каким-то капитаном крупной речной каравеллы. Стефан же сидел на лавке в заднем конце лодки и старательно обвязывал веревку вокруг одного из валунов, делая импровизированный якорь. Его светлые волосы едва заметно колыхались, а голубые глаза смотрели то на камень, то на Лодзимежа. Тогда Стефан посмеивался, но вскоре вновь продолжал обматывать веревкой камень.