Павел Горбачев - Время 8:18

– Я думаю, – слова Генки прервали размышления Марата, – что если умереть тут, то произойдет все то же самое, что произошло бы, если скончаться в нашем времени. То есть ты умираешь, твое тело превращается в труп, а потом он разлагается и все. Но вот что происходит с твоей душой? Вернется ли она в наше время как свое собственное, откуда она родом? Или же для нее там, в загробном мире, уже не будет существовать разницы во времени, и душа будет обретаться в Вечности? Это, конечно, загадка.

– Логикой тут можно дойти до совершенно разных, даже противоположных вещей, – оппонировал ему Егорыч, поправляя повязку на голове, – например, если твоя душа после смерти тела попадает дальше, в иной мир, то тело продолжает физически оставаться тут, в прошлом, так? И оно, подвергаясь физическим процессам, будет разрушаться на атомы и молекулы тут же, в прошлом. То есть до своего фактического рождения. А это значит, что к моменту наступления года рождения, ну, например моего, если бы я тут был убит, мои кости бы продолжали догнивать где-то тут в лесу, где вы бы меня, исходя из той ситуации, скорее всего схоронили бы по-быстрому. Понимаешь, мои кости еще гниют, но все еще не сгнили в пыль, а я – именно Я – рождаюсь с моими же костями где-то в другом месте. Ну, бред же! Такого не может быть, это нарушает все логические связи…!

– Что же тогда? – подхватил Никита, – Получается, ты не родишься в своем времени?

– Как минимум, я не смогу родиться до тех пор, пока физические мои кости не сгниют окончательно и не расслоятся на атомы, никак не связанные друг с другом. Я вот так думаю, рассуждая материалистически. Пока, наконец, все мои цепочки ДНК не растворятся во времени, я родиться в этом мире вновь не смогу, – резюмировал Егорыч.

– Но тогда ты родишься позднее, в будущем, а, Марат, как думаешь? – Генка поправил немецкую винтовку на плече и крякнул.

– Я думаю, что если следовать этой логике, то смерть здесь в прошлом человека, перенесенного из будущего, будет означать отмену его рождения в его исходном времени. То есть он вообще не родится.., – медленно произнес Марат, раздумывая над каждой фразой.

– А в более позднем времени, в далеком будущем, он родится? – спросила Люба с надеждой в голосе.

– С какой стати? Если отмена рождения произошла, то она полностью укладывается в такую вот странную судьбу человека, единожды рожденного во времени, назовем его Б, затем убитого во времени А, и тогда его жизнь будет заключена между двумя пунктами – от А к Б, тогда как если бы перемещения в прошлое и смерти в нем не было бы, то его жизнь прошла бы в координатах от точки Б к следующей точке В. Но раз уже рождение состоялось в год Б, и состоялась смерть в год А, то уже ни в год В, ни в дальнейшем, его рождение уже не состоится. Жизнь прошла, смерть пришла, – засмеялся Егорыч, радуясь возвращению сил в теле и способности ясно мыслить.

Генка шел и слушал, и он, казалось, каждое произнесенное Егорычем слово пропускал через себя, через свою душу.

– Хорошо, хорошо! То есть, получается так, что мы тут можем что-то изменить в нашем будущем, и в последующих временах, просто совершив некое действие, которое не планировалось без нашего тут пребывания, но и можем просто умереть тут, сгинув навсегда не только для этого конкретного времени, но и для собственного времени, для будущего? – Генка вдруг взволновался, – Что значит отмена рождения? Это значит, что если кто-то из нас тут умрет, то остальные, однажды вернувшись в наше время, даже не поймут, что этот умерший когда-то в их жизни был!!!

– Критическая ситуация, мы сейчас находимся в самой опасной точке для нас, это даже хуже смерти, – резюмировал Никита, – потому что смерть в своем времени означала бы, что такой-то человек родился, жил и умер, и его душа себе спокойно летит туда, куда положено. А если умереть в чужом времени, то эта жизнь и смерть, выходит, существовала только для этого человека, а для всех остальных и для всей мировой истории его не существовало…

– Да, и только кости будут догнивать, – утвердительно кивнул Егорыч и поморщился от боли, причиненной неосторожным движением, – и то нет гарантии, что они останутся. Вон, все наши вещи сгинули вообще без следа…

Он замолчал, и все замолчали. И осторожно шли вдоль лесной дороги и вдумывались в эти слова, вспоминая все то, что пережили недавно.

Дальше по дороге они увидели следы войны: сожженные легковые и грузовые машины, оторванные взрывами и разметанные по площадям куски танков, старые тряпки и остатки всяких ящиков по обочинам. Справа и слева стояли сгоревшие транспортные средства, и Генка, шагая чуть в стороне от остальных, по пути наткнулся на полуразобранный немецкий мотоцикл.

Марат узнал в этой военной дороге знакомые очертания лесной просеки. Вдруг он вспомнил, что чуть дальше в лесу будет перекресток, за которым справа есть блиндаж. Точнее, остатки блиндажа, которые все время, что он приезжал в начале и середине 2000-х годов копать за Некрасово, был залит водой, и потому никем из «черных копателей» до поры до времени не тронут. И, правда, вот он блиндаж, но только сейчас это – настоящее сооружение из бревен и досок, видимо, несколько раз переходившее из рук в руки. Вокруг блиндажа лежало много всякого мусора войны: остатки немецких касок, куски кожаных ремней и разнообразные помятые и поломанные пряжки; явно выброшенные из блиндажа при очередной смене хозяев старая одежда и котелки, миски и столовые приборы бывших владельцев, а также подметки сапог и блестящие кучи стреляных гильз. Эти гильзы были везде, кое-где они слегка поблекли от времени и дождей, стали зеленоватыми, покрылись патиной. Марат вспомнил, что он однажды был свидетелем того, как недалеко от этого блиндажа его приятель с помощью мощного металлоискателя нашел прямо в колее дороги остатки погнутого немецкого карабина.

Ведомый любопытством, он подошел ближе к дороге и взглянул на это место. На самой дороге не было ничего примечательного, а вот рядом с ней в небольшой воронке лежала прямо-таки груда самого разнообразного оружия. Видимо, оно было собрано здесь довольно давно, потому что сквозь начинающие ржаветь стволы и подернутые сыростью деревянные приклады пробивались ростки травы. Это было оружие, собранное после боев, лишенное затворов и потому непригодное к стрельбе. В основном тут были немецкие образцы, и они явно ни для одной из сторон в настоящий момент не представляли никакого практического интереса. Марат догадался, что один карабин из этой кучи впоследствии как-то переместился в колею и был там замыт дождями, по нему ездили затем машины, и он ушел в землю. Таким образом, он один из этой кучи и сохранился в лесу, а основная масса этого трофейного сбора уже после активной фазы боев в районе была собрана Советской властью и отправлена в переплавку. Обрадовавшись тому, что он узнал место и вот таким образом оказался посвящен как в прошлое, так и в будущее этого конкретного пятачка в лесу, Марат вернулся к своим.