Владимир Молодых - Казачья Молодость

Так под влиянием Учителя сложилась и судьба моей юности, а может и всей моей жизни. Я как-то сразу окреп и возмужал за последние годы гимназии. Я заметил, что во мне преобладали отцовские всепрощающие черты характера, но с годами во мне быстро стали преобладать черты материнские, староверские. Ее бодрая жизнелюбие, настойчивость в достижении желаемого. Я успешно перешел в пятый класс и за зиму вырос заметно. Да и черты лица приняли четкий рисунок. При всем при том, это был один из счастливейших периодов в моей жизни.

Однако связь с Анной Борисовной я не оставил. Русский с ее помощью так закрепил, что вскоре удостоился от нее похвалы. Больше того, после общения с Учителем у меня появились вопросы. Зачем человечество породило Пушкина, Рылеева, Вольтера, когда законы сами регулируют процесс развития общества. Зачем надо было Галилею утверждать, что земля вращается вокруг солнца, когда сегодня это очевидно. Зачем им, тому же Джордано Бруно, надо было идти впереди времен? Идти, как говорится, впереди паровоза. Зачем был 905 год, если до этого были декабристы?

– Всегда, в любые времена, – говорила хриплым голосом АБ, – гений, говоря о чем-то своем, дает ответ на все вопросы человечеству, часть из которых задаешь ты мне. Таков был Вольтер. Гений не выбирает профессию, а время выбирает профессию – и она находит гения. Его «Философские повести», особо «Кандид», призывают к сопротивлению злу, которым полон мир. Он так выстраивает общественное сознание, что оно в состоянии увидеть это зло, которое не видит власть. Надо трудиться над своим просвещением, ни о чем не думая, призывает философ. Надо поступать так, как ты думаешь, ибо это привилегия человека, запишет Вольтер. А не слушать, как у нас принято, что скажет Марья Алексевна. На пути совершенствования не надо ограничиваться словами, а надо борьбой, примером возделывать свой сад, свое миропонимание. Такова мысль великого просветителя, роль которого у нас подхватили Добролюбов, Белинский. Это они были идейными отцами первой русской революции. Вот и ты, встретив друзей в вашем кружке, ты сумел все же выбрать свой путь. Ты, я думаю, рожден с острой потребностью жить иначе чем то, что хотел тебе навязать твой класс. Ты пошел и дальше, и впереди их. И ты не впереди паровоза, ты идешь со временем в ногу. Другим твоей поры – такой перелом дается нелегко, ценой глубоких душевных переживаний. Хотя ты не отрекся от вашего кредо: «Бей в барабан и не бойся». И ты выступил против зла, – остановив коня жандарма. В этом ты уже последовал за Вольтером, поступком, делом, остановив зло. Надо всегда помнить, что действительное – не истинное. И ты доказал это в деле. И еще. Ни в поисках истины, ни в поступках не будь плакучей ивой. Этой неизлечимой болезнью страдает вся ноне дворянская интеллигенция. То Бунин всплакнул, то Достоевский от страха перед социалистами пугает народ «бесами». Он предал «бедных людей», увидев на каторге в них «бесов» и стал монархистом. А это проявление той же болезни «плакучей ивы». Это болезнь хуже чахотки.

В последнюю зиму я стал настоящим помощником Учителю в оформлении музея природа гимназии. Работали так усердно, что однажды учитель сказал мне, что коль музей готов, то у нас есть время поговорить о развалинах монастыря. После непродолжительной беседы учителю было все ясно: надо хорошенько поработать в архивах городской библиотеки и отдела Географического общества. Долгие усилия не принесли нужных плодов. Но размышляя над планами старых монастырей, мы изложили на бумаге свой план раскопок развалин. Я с трудом мог усидеть на месте. Ведь впервые за пять лет я еду на каникулы в станицу. Мне не терпелось. Быстро простился с Учителем и АБ. Не терпелось начать раскопки – и тут же вернуться и все выложить Учителю. Если бы я знал, что Учителя уже не будет…

Собираясь дома в дорогу, я в последний раз решил заглянуть в Дневник. Среди первых страниц лежит неотправленное письмо отцу. Не знаю почему, но что-то, похоже, помешало его отправить. На листке из школьной тетради я прочитал: «Сейчас только одиночество мое лекарство для души от тоски после вести о смерти матери. Как ни грустно, но я живу в чудном месте. Моя комнатка – мой любимый уголок в доме. Я рад от такого уединения. А какой прекрасный вид из окна! В теплые дни окно распахнуто в мир до самого горизонта. С восходом солнца мое жилище отшельника наполняется светом и теплом. Я любуюсь, как с первыми лучами просыпается город. Летом я много путешествую со своим Учителем в окрестностях города. Говорим о многом. Здесь я прохожу первые азы начинающего путешественника. В этом деле мой Учитель по географии лучший друг. Каждый раз с первыми весенними лучами моя душа рвется к вам, мои дорогие. А все мысли мои с первыми лучами там далеко на Востоке – на Камчатке…»

Дневник меня еще раз вернул к мысли об учителе. Все его уроки – это скорее лекции молодого ученого о науки Географии на уровне, я думаю, его университета. Мы все полюбили его лекции, так что единогласно считаем его Учителем с большой буквой.

Как-то в пору обострения внутрипартийных разногласий в классе, – а они иногда продолжались даже на уроке – учитель заявил:

– Господа, революция – это все одно, что скальпель в руках хирурга известного Пирогова. Революционеры хотят отрезать прогнившую часть общества – дворянство, чтоб спасти Россию от гангрены. Но будет задета и здоровая часть – и тогда прольется кровь. Встаньте, пожалуйста, эсеры… вставайте смелее… я не донесу на вас.

Он пересчитал. Потом так же поступил с кадетами и монархистами.

– И что же выходит? Революционеров с ножом даже в вашем классе больше. Вот что ждет Россию впереди, – он развел руками, – нас ждет кровь… Такова воля народа. «Что делать?» – революция. «Кто виноват?» – цари. Триста лет держали народ на цепи раба. А поступи они, как предлагали декабристы, имели бы мы худо-бедно конституционную монархию. А сейчас их ждет гильотина, как во Франции.

Класс, помню, затих. Потом зашумели все. Эсеры с кадетами нападали на монархистов.

– А куда пойдет – наше славное казачество? – протянув руку в мою сторону, спросил Учитель.

Встал Петр.

– Казачество – нейтралы. Мы нужны для стабильности любого строя, власти любой партии.

– Казаки – это реакционеры. Не вы ли разогнали митинг рабочих?

Звонок оборвал последний урок нашего Учителя. Класс встал. Все знали, что это последний урок. Стали прощаться. Он жал всем руки, но меня обнял за плечи.

– Я не пророк, но в этом человеке есть усердие, терпение того, чего нет во многих из вас. А еще у него есть понимание всего того, что я вам говорил. Это Яков Дауров.