Владимир Молодых - Казачья Молодость

– Да, раньше этой экспозиции здесь не было. Индеец охотиться за старателем, моющим золото. У нас тех, кто охотится на старателей – называют «подкотомочниками». Отчаянные, они караулят старателя на узких тропах тайги. Тайга большая, а тропа одна. И все сходятся на этой тропе. У нас подкотомочники стали чаще охотиться за спиртоносами-китайцами. Ты, говорит один из них другому, когда будешь стрелять, то мушку ствола веди под котомку – тогда будет наверняка. Вот отсюда и пошло – подкотомочник. Там был дикий запад, а у нас был дикий восток. И разницы в этих сторонах света нет. Только там был Джек Лондон – мы многое узнали о времени золотой лихорадки. У нас не было писателя, равного Лондону. Хотя что-то есть. Та же «Угрюм-река» Шишкова… Ты хочешь испытать состояние старательского фарта? – то подходи к столу – обратился Бутин ко мне.

Я нерешительно, смущаясь от того, что мне оказано столько внимания, подошел к длинному столу с окном на север. Во всю длину стола лежала деревянная колода, дно которой было выложено резиновым матом. Колода лежит под уклоном.

– Сыпь в бункер мешочек с песком, – командует хозяин.

Я все сделал, как мне было велено. По колоде устремился поток воды, размывая песок. Легкие песчинки уносятся водой, а тяжелые пластинки золота остаются. Попадались самородки размером с крупную фасоль. Всех потянуло взглянуть на это чудо-прибор. У всех вызвало восторг то, что так просто можно намыть золото.

– Яков, подставь ладонь в конце колоды.– Он приподнял мат – и мне в ладонь упало тяжелое невзрачное на вид золото.

– Это тебе ко дню твоего рождения, Яков. Ты этого заслужил, – проговорил весело Бутин.– Сегодня день святых великомучеников Флора и Лавра. В честь их сегодня день города, ибо эти святые являются покровителями города. Так ведь Отец Василий? – обратился он к священнику. – И уж тебе, Яков, ближе то, что эти святые есть покровители коней. Что-то, смотрю, ты вовсе не рад золоту. А ведь за него цари семь шкур с русского мужика сдирают. Точнее, они сдирают нашими руками. Но таковы правила. Закон стаи. Только так и рождаются капиталы, без которых власть просто не может существовать. Любая власть. А ты, Яков, не робей. Покажи золото девушкам. Ведь блеском этих камешек можно растопить любое холодное сердце женщине. Но металл этот жесток и коварен, как и тот, кто им владеет.

Софья не выдержала и сорвалась с места.

– Можно потрогать? – глазки польки заблестели.

– Можно… можно даже взять, – сказал я.

– Да!?

– Да… да! Пусть это будет подарком к нашей встрече, после пяти лет разлуки – и как акт примирения, – смело проговорил я.

Софья осторожно скатила с моей ладони три самородка размером с фасолины в свою ладонь: невероятно, чтобы человек делился не просто кабы чем, а золотом. Влада, я заметил, была восхищена моим поступком, наградив меня легкой улыбкой полных губ. Она даже что-то, похоже, по-польски шепнула Софи. Та зарделась, но подошла и поцеловала меня в щеку, буркнув при этом «спасибо».

– Я вижу, Яков, золото не твой рок, не твоя судьба. У казака судьба – конь! Я слышал, да ты и сам мне как-то говорил – о мечте странствовать. Как тот летучий голландец или…

Я не дал ему договорить – и вынул из сумы человеческий череп. Поп при виде черепа – перекрестился на всякий случай.

– Это философский момент истины. Ведь сущность живого – в смерти. Что ж, теперь перед тобою будут стоять два философских вопроса: быть или не быть? А это уже классика. А что – может в нашей земле родился новый Шлиман? Что ж, – это может быть череп твоего предка, казака- землепроходца? – взяв в руки череп, спокойно сказал Бутин.

Девушки обступили меня, пытаясь глянуть на череп.

– Теперь ты можешь загадать, глядя на череп: быть тебе или не быть путешественником. А в подтверждение того, что тебе им быть – я вручаю тебе «Книгу для путешественников». Подняв этот увесистый фолиант над головой, я весь светился от радости. В тот день я был безмерно одарен. Я впервые почувствовал на руках, как весома, тяжела моя мечта – стать путешественником.

Вошла Паша с подносом, на нем рюмки и штоф с коньяком. Сам Бутин разлил по рюмкам.

– Что ж, господа, вот он и настал момент истины нашей жизни, – оглядев всех, весело проговорил хозяин. – Пусть будет вершиной дел наших разум. Да, здравствует разум, да скроется тьма!

Мы все сдвинули бокалы. А Софи потянула меня за рукав, давая понять, что сейчас самый подходящий момент истины – смыться отсюда и побыстрее.

*

– Ты понимаешь, что если он смешает политику с философией и историей, а сверху золото, то этот бутерброд он будет долго жевать, – быстро заговорила Софи, видя мое недоуменное лицо, когда мы оказались на веранде. – А ведь не подлил еще масло в огонь его речи Отец Василий. Ты заметил, как он не раз порывался что-то сказать, но поглаживая смиренно бороду, успокаивал, похоже, себя. А Отец опять подсунет ему идею раскола и тогда это… Ведь раскол – это его большой мозоль и, если Отец его затронет, то до конца выдержит только он сам. Это уже проверено. Ведь этого Отца, с его же слов, прислали следить за староверами, чтоб они обряды новой веры блюли. Ума в Отце палата, но от староверов она, мне кажется, стала дыроватой. Я с Владой была заложниками в их спорах, – уже сбегая по мраморной лестнице, тараторила девушка. – А вообще Владу Бутин зовет «вещью в себе». Я сама, порою, не знаю, что у нее в голове. Она одним словом – иезуитка! Так что эту «вещь в себе» тебе долго придется принимать такой, какая она есть. Ты слышал, что такое «вещь в себе»? – заглядывая мне в лицо, спросила Софи.

Я пожал плечами. Я не знал, что это значит – «вещь в себе». Я же только сейчас сообразил, что я оставил – и череп, и все находки на столе в кабинете. Но Софи потянула меня к пруду.

– Пойдем в беседку глянем на золото. Ведь ты мне, почитай, пол-ладони отдал с легкостью. Ты что – хотел этим купить меня?

– Нет. Хотел – помирится. Может, ты золото возьмешь обратно? Может ты хотел пошутить на виду у Бутина? – серьезно спросила она.– А мне Бутин никогда не дарил золото. Почему так? Ты не знаешь? Я знаю, почему он это сделал: ты для него – герой. Ты и в кружке рисковал свободой, а тем более, после того, как ты коня у жандарма остановил. А ведь этот польский по происхождению офицер – лучший друг Влади. Так что тебе еще придется с ним встретиться в доме. Вы изуродовали ему лицо. А раненый зверь опасен вдвойне, а задетое самолюбие поляка – втройне опасно. Он коварный. Теперь ты остерегайся его: поляк обид не прощает. Я все про тебя знаю. Нина, твоя подруга мне рассказывала, что тебе гадала цыганка. И, мол, даже денег с тебя не взяла, а сказала, что ждут тебя великие победы.

– Это все чепуха… гадание! Я средних данных человек и у меня нет талантов для побед. Да, я не серый. Стараюсь уходить от этого цвета.