Владимир Молодых - Казачья Молодость

– Ты не права… Человечество раскопало Помпей из-под многометровой толщи вулканической пемзы. А раскопки курганов? Нет, вся материальная часть истории скрыта и под развалинами то же. Вот, к примеру…

– К примеру, мне надо быть дома. Ты проводишь меня?

– Да, конечно, – проговорил я смущенно.

Я проводил ее до парома. Там мы расстались сухо.

По дороге в станицу мне почему-то на ум пришел Петр. Он бывал у меня в гостях. Его удивляло, что на моем столе всегда много книг. Похоже, он со страхом выглядывал из-за стопок книг, входя ко мне. «Для карьеры военного совсем не надо быть „синим чулком!“. Ведь сколько раз уже твердили одно и то же: горе от ума… горе от ума!» Так и начнет распекать меня Петр, пока не выставлю его за дверь. А он только этому и рад, ибо приходил он вовсе не ко мне, а под видом дружбы со мною, мог встретиться с Ниной. Они, как оказалось, давно знались. Он даже Софью знал и встречался с нею. А я был лопух! Вот и верь им после этого…

Не мог я до отъезда не встретиться с ссыльными казаками. Смогу ли я их увидеть через два года? Я нашел своего друга Хохла все там же под скалой. Внешне ничего не изменилось, но видно было, что старик ослаб. Он не поднялся навстречу, а лишь на мое приветствие протянул руку. У меня и раньше был один вопрос: почему они не уезжают в Россию? Я задал ему этот вопрос.

– С моим клеймом каторжника – родная мать на порог не пустит. А ты говоришь в Россию. Любой мальчишка может бросить в меня камень – и его никто не остановит.

– Но ведь вы здесь за казачью волю страдаете, – не унимался я.

– Так уж, паря, устроено наше казачество. Казак не может быть каторжанином. А мы только здесь узнали – почем наша казачья воля? Цена ей – жизнь. Мы, кубанские казаки, потомки некогда истинно вольных запорожских казаков. Мы ту волю, что передали нам запорожцы, не предали. Мы старались жить вольно по закону наших предков. Вот за это нам каторга и безымянная могила под камнем, там, где лежать некогда наши враги – поляки.

Старик задумался, будто задремал, свесив длинные с желтизной усы, и стал даже похожим на запорожца.

– Я слышу по стуку копыт, что под тобою добрый конь. По коню и всадник должен быть добрый. Я не ошибся в тебе, в твоей преданности казачеству. Ты бережешь нашу святыню – кольцо, что я тебе поручил беречь? Так помни о нас, как о настоящих казаках.

Я простился, сказав, что меня не будет два года. Я обнял старика на прощание. Въехав в гору, я обернулся, чтоб увидеть казака в последний раз. Под скалой все так же сидел седой стариц, почти сливаясь со светлой стеной скалы.

По дороге в станицу я вспомнил когда-то рассказанное Хохлом то, что случилось с ними на этапе. Мы брели пешими. Дорога была столь дальней – поди-ка прошагай не одну тысячу верст – что брели – кто в чем был – не лучше тех отступающих французов. Наш конвойный урядник нас за «Иванов», значит, признал. И лишь сменщик подсказал ему – кто мы есть на самом деле. Тогда казачий урядник оставил нас на ночлег в своей избе, стал угощать хлебом-солью. А утром, обняв нас, отдал нам свой бумажник с деньгами. Сменщик его стоял в стороне, отвернувшись. Братание с каторжником – подсудно. Вот, что значит, паря, закончил старик, казацкое братство. Казак казаку и в раю, и в аду – брат!

Был день отплытия моего на пароходе. Софи согласилась проводить меня до Сбегов. Я встретил ее у парома. Она выглядела амазонкой. В брюках, в ярком бархатном жилете и в шляпе с пером. Я поцеловал только руку этой романтической особе. Она явно преуспела, чтобы понравиться мне. Улыбка так и не сходила с ее пухлых губ. Мы легкой рысью выехали на пыльный тракт. Она болтала всю дорогу то о давних поездках в Губернск с дочерью Бутина Леной. Как она сдружилась с этой девочкой, но жена Бутина запрещала всякую дружбу с «каторжанкой». Так звала и меня, говорила Софи, и Влади. Потом она стала рассказывать, как ее мама любила из полевых цветов колокольчики. Она рассказывала о них сказкой. Что, мол, однажды цветок этот зазвенел Мол, это услышал один человек, который очень хотел услышать этот звон. И однажды он его услышал и назвал лиловый цветок колокольчиком. Это от любви к человеку – цветок ответил своим звоном. Каждый может, если захочет, услышать звон этого цветка. Мама и умерла в пору цветения колокольчиков. Я с луга бежала с букетом этих цветов… Так мои колокольчики легли в изголовье умершей. Бог сотворил, говорила мама, и живых людей, и живых цветов. Не зря они, сорванные полевые цветы, быстро увядают, как увядает человек, сорванный со своей родной земли…

В Сбегах я быстро простился с дядей и теткой Матреной. Без молитвы она не хотела меня отпускать. Она прочла молитву о путешествующих: «…яко многажды во едином часе, по земле путешествующим и по морю плавающим, предваряя, пособствуеши, купно всех от злых сохраняя, вопиющих к Богу: Аллилуия!» Крупно перекрестив, она благословила мою дорогу.

Накануне я заехал, простился с братом и его женой. Простился в доме с Бутиным. Он, прощаясь, почему-то заметил, что мне с конем лучше жить у Петра. Простился с цветущей Пашей. «Вы уж нас не забывайте» – зардевшись, шепнула мне девушка. Я поцеловал ее в горячую щеку.

Простились мы там же, где когда-то встретились – на утёсе. Я еще разговаривал с дядей, когда за мной придет баркас из Покровки, где ждет меня пароход, когда с утеса Софи сигналила мне белым шарфом. Она выглядела сигнальщиком, давая знать, что встреча состоится.

– И все же какой ты несерьезный… все тебе шуточки шутить, – се6рьезно сказала Софи.

– Серьезное – чаще выглядит глупо.

– А там, где ты это вычитал, еще более глупого не сказано?

– А еще… еще там сказано, что юмор помогает не умереть от страха.

– А про грехи там ничего не сказано за все эти шутки? Или как умереть без покаяния?

– Это сложный философский вопрос. А пока держи пять, – я протянул ей руку.– Нам с причала дают знать, что пора…

Я сбежал вниз и собрал букетик поздних полевых цветов. Мы поцеловались, прощаясь. Сказали какие-то слова, но я был занят тем, что вводили коня моего на баркас. Мы отошли от причала. Я стоял, держа за узду коня, и смотрел в сторону Софи, махая ей на прощание фуражкой. Она махала мне рукой, но когда мы уже отплыли, она выбросила вверх руку с зажатым в кулаке белым шарфом, как знак скорой встречи…

По прибытию в Губернск, я первым делом отправился к Учителю в гимназию. Так мне не терпелось увидеть его и обсудить с ним находки на раскопках развалин. Он жил во флигеле при гимназии. Причем одну половину флигеля занимал он, а другую – АБ с мужем. По ходу я прежде заходил к Анне Борисовне, но на этот раз я заспешил дальше, желая вначале порадовать находками того, по плану которого я вел раскопки. И можно представить каково было мое разочарование, когда меня встретил замок и записка. Коротко, размашисто – похоже, он торопился – он написал следующее: «Во всем всегда держись заповеди исследователя: «Искать, бороться, найти и не сдаваться» В память о нашей дружбе помни эти, давшиеся путешественникам кровью эти святые слова. А в оставленной у АБ для тебя книги ты найдешь то, что я не успел тебе сказать и что книга эта раскроет тебе глаза на понимание мира и природы человечества. Пусть она станет тебе посохом в твоих поисках истины мироздания.