Владимир Молодых - Казачья Молодость

В доме Петра меня встретили, как долгожданного гостя. Помню, как ко мне навстречу вышел сам полковник. Он сгрёб меня в свои крепкие объятья. Светловолосый с пробором зачесанных аккуратно волос, тонкая полоска ухоженных усов и быстрый взгляд зеленых глаз.

Я и раньше бывал в этом доме. Помнится, я проводил в конюшне по целым летним каникулам. Занимался в манеже. Порою меня брали на полковые скачки, и я частенько приносил полку победы.

Теперь я входил в семью. Конечно, это был уже другой статус – и я это понимал. У нас и разговоры были теперь уже иные. Он расспрашивал о моих планах на будущее. Я, не скрывая, сказал ему, что хочу поступить в кавалерийское училище, а там, мол, один важный экзамен: владение конем.

– Занятия верховой ездой – это, ведь, брат, целая наука. Смотри, не помешает ли эта наука твоим другим наукам? Мне атаман ваш – а мы с ним однополчане – рассказывал, что ты хочешь забраться чуть ли ни на саму высокую гору в мире – Эверест. Так она, кажется, называется? – дружески похлопывая меня по плечу, заговорил офицер. – Хочешь, мол, стать чуть ли ни вторым Пржевальским.

– Пока это в мечтах… А откуда вы знаетесь с моим крестным?

– Ну, друг, это долгая история… Мы с ним были в Китае, а там была «заварушка» под названием «боксерское» восстание. Нас, казаков, вот и бросили на усмирение их. – Он замолчал, задумался.

Попросил в открытую дверь Петра – и чтобы он принес кофейный набор.

– Дело конных скачек – а именно они, я думаю, тебя больше всего интересуют, – дело хорошее. Я желаю тебе успехов и помогу. Твой конь – а я в конях кое-что понимаю – из хорошей породы скакунов. А вообще-то я вам советую хорошенько подумать о будущем, – при этих словах он глянул на Петра.

Я знал – в чей огород этот камень. Петр еще как-то сказал, что после гимназии будет поступать в университет.

– Я помогу тебе, Яков, – он протянул мне руку и крепко пожал, пристально глядя мне в глаза, будто оценивая, чего я стою, – карьера военного для казака – это блестящий выбор. Кавалерия научит твердо сидеть в седле, а это, друзья мои, – поднял указательный палец вверх, – верный помощник твердо пройти по жизни.

Прижился я в доме Петра довольно сносно, но и одиночество поселилось рядом со мною. А потому все свободное от гимназии время я проводил то ли в манеже казачьего полка, то ли в окрестностях города. Бывало и грязно после дождей, повсюду уныло от осенней безжизненности и глухого безмолвия. А то ветер в порыве вдруг вырвет из ближнего леса свежесть уже морозной ночи и бросит в лицо. А то, бывало, погонит ветер меня в спину, подгоняя и мои сокровенные думы о еще, может, неосознанной до конца грусти. Я человек привычки, привязанности. И тот дом, где я столько лет находил нежный и теплый приют, не покидает моих мыслей. Хотя я стараюсь внушить себе, что я обрел себе новое место свободы… Но все эти мысли того не стоили, так как подо мною добрый конь, на мне тонкой работы щегольские сапоги и новая казачья справа – подарок полковника. А еще новое казачье седло, оно теперь так восхитительно поскрипывает новизной кожи, хрустом тонкой работы и дурманящим запахом свежей кожи.

В доме я старался быть недолго – и уходил на конюшню. Общения с Петром мне было достаточно в гимназии. Петр и сейчас в старших классах держался независимо, не входил ни в одну из партий в классе. Он стоял в стороне, когда эсеры наваливались на кадетов, обвиняя их в половинчатости, или когда монархисты нападут на анархистов за то, что те хотят развалить Россию на части. Зато Петра, высокого, крепкосложенного, крепколобого, когда его вновь утвердили старостой класса, стали то ли в шутку, то ли всерьез звать «Петром Первым». Полный достоинства, как староста, не позволял свободу каких-либо убеждений в разрез устава гимназии. Ни он сам, никто другой не набивался ему в товарищи. Все знали, что его отец полковник казачьего карательного в городе полка, связанного с жандармерией. А все, кто был связан с жандармерией – или побаивались, или ненавидели. Мои отношения с Петром были сложные и все же, оглядываясь назад, на первые годы учебы положительная роль его в моей судьбе – при всем при том, что было, – считаю была очевидной. Да он был против моего участия в кружке, но я чувствовал себя увереннее в классе, когда нас, казаков, стало двое. Это согревало меня. Хотя у нас и были разногласия по поводу нашей принадлежности к казачеству. Но это было наше внутреннее дело.

Однако я долго скрывал свой переезд к Петру, в дом полковника казачьего полка, участвовавшего в разгоне демонстрации в городе и митинга в парке. Следом за этим пошли в гимназии допросы, а потом и репрессии. До сих пор все с презрением смотрели на Петра, а заодно и на меня, сидящего с ним за одной партой и такой же, как и он, казак. Но эта изоляция в классе только сблизила нас. Мы, мне тогда казалось, даже подружились. Может так хотелось Петру, ибо он стал входить в мою комнату, как друг, без стука.

У меня на столе всегда была стопка книг, Что-то из библиотеки гимназии, а что-то и из архивов Географического общества. Меня туда когда-то привел Учитель, а теперь я, представив свои находки из раскопок развалин – теперь они были под стеклом с моей запиской – имел уже право пользоваться архивом, читая документы, «скаски» казаков- землепроходцев, открывших новые земли на востоке. «Исследователь, – поучал меня Учитель, – должен знать все разделы географии. От геодезии через геологию до астрономии. В той подаренной мне «Книге для путешественников» были все основные разделы географии вплоть до антропологии. Так что теперь во главе стола всегда лежали две книги: «Книга для путешественников» и «Основы жизни». Последняя книга – подарена Учителем.

Петр не раз, заходя ко мне, спрашивал – для чего тебе столько книг?

– Я должен знать не меньше нашего бывшего Учителя, если я хочу стать путешественником.

– Но гимназии для этого будет маловато. Надо закончить университет. А училище тебе таких знаний не даст. Там в военном училище учат убивать людей, а не исследовать их, – с сомнением высказал Петр.

– Я займусь самообразованием. Человеку ведь достаточно научиться сделать первые шаги, чтобы потом взойти, как сказал твой отец, на Эверест. Так и человек, получив то малое в гимназии или в училище, должен дальше сам себя дообразовывать, – твердо отрезал я.

– Кто же тебя этому вразумил – что дальше надо самому дообразовываться?

– Надо читать. Книга научит всему. А все сказанное мною – верно.

– И чтобы к этому прийти надо прочесть всю эту стопку книг? – положив руку на книги, проговорил он.

– Это, может быть, для тебя печально, но факт. Вот смотри в этой «Книге для путешественников» приложены карты южного и северного полушарий неба. И вот видишь – сколько на небе звезд?