Александр Стребков - Калейдоскоп

бы и ушёл. Но, какая-то непонятная сила, что-то внутри у него, заставила за-

держать на ней взгляд и приковать всё своё внимание. На её лицо ветром за- бросило мохеровый пышный шарф и потому Иван Ильич не признал её сразу. А она, подойдя ближе, вдруг остановилась, и смеясь через шарфик, спросила:

– Молодой и интересный мужчина, видимо заблудился, коль у него хватает терпения стоять здесь на ветру, при невыносимой погоде?.. Вы у меня прояв- ляете уважение и большой пребольшой интерес, случаем не меня ли вы тут поджидаете?.. Личность ваша мне что-то до боли знакома, а припомнить ни- как не могу… Хотя, давайте, не будем лукавить… и времени нету стоять на ветру… Сразу перейдём к деловому разговору… Лады?!..

Сопровождающая её свита замерла посреди улицы и с интересом, оцени- вающе, принялась разглядывать Гендоша, который не знал, что ей ответить – этой, судя по голосу, вроде бы очень знакомой женщине, но, как на грех, на сию минуту всё вылетело из головы. Наконец, она закинула край лохматого своего шарфа за спину, и тут только Геннадий узнал свою случайную знако- мую, но растерянно продолжал и дальше молчать… Исправляя неловкость

положения, Клавдия, уже сама проявляя инициативу, сделала попытку завя- зать-таки разговор. Продолжая лукаво глядеть в лицо Ивана Ильича, сказала:

– Кстати, мы тогда так и не познакомились с вами… Я ведь не ошибаюсь, и вы – тот пострадавший… У вас тогда ещё, как мне помнится, наручные часы кавказцы спёрли, или отняли… Поверьте, я бы тогда, быть может, и помогла вам в чём-то, но у меня на ту минуту своих бед хватало, того и гляди, могли мусора замести… Так что не обессудьте, гражданин, и без обиды… Лады?.. А зовут меня Клавдия Максимовна, если вас и фамилия моя интересует… – Си- роткина я. Прямо неудобно… Какая-то – куда ни кинь – а выходит я, и правда, одинока, как сирота, и только… Разве премудростей всяких досягнёшь?!.. Это не для нас. Мы люди малообразованны… И как я предполагаю, в отличие от вас… Вот только двое племяшей мне проходу не дают и словно хвосты за мною по пятам ходят: боятся, чтобы их тётю не уволок кто-то… Ну, к примеру, типа вас, неизвестный и не желающий почему-то назваться… И я вас умоляю, бросьте, смотреть на меня, будто я кастрюля с борщом или с мясом…

– Зовут меня Геннадием, Куцанков Геннадий, можно без отчеств и титулов всяких, а проще – Гендошем зовите, если, конечно, хотите; так меня на ро-

стовском бану чаще всего погоняют… и вам разрешаю… – сказал Иван Ильич и снова потупился, не зная, о чём говорить с ней дальше.

– Вы, Геннадий, с тех пор как-то осунулись и не очень сейчас опрятно выгля- дите. В тот раз ваш имидж не затасканным был и сильно отличался от преж- него… шкетом поганым, как сейчас, вроде бы не были… Что-то случилось?..

Пьянством страдать начали или схоронили кого-то?..

– Не угадали, мадам Сироткина… Я вообще-то редко пью… и хоронить мне, пожалуй, некого; один я… Как перст один на земле…

– Почему тогда вид такой, как будто тебя из бомжатника выпустили?..

– Так уж сложилось… Некуда бедному крестьянину податься…

– Ну, насчёт крестьян, ваша светлость… Куцанков – кажется, так вы сказали? хочу сразу вам возразить и объявить, без бледности на зубах и на теле… Не мне это вам говорить, потому и темнить вам не стоит… Вас, Геннадий, речь выдаёт – диалект. Вы городской и с образованием. У вас это со всех дыр выпя- чивает… Скорее всего, вы откуда-то из Москвы или Ленинграда, но не мест- ный. Я ещё в тот раз хотела, вернее собиралась, вам кое-что сказать по этому поводу, но право, не сложилось тогда… – впрочем, глядя сейчас на вас… —

была не была!.. Не пропадать же вам и дальше, и всё на том же месте!.. Я то- гда с вами как-то не совсем по-людски обошлась, и чтобы загладить вину пе- ред вами… В общем так. Вернуться прямо сейчас домой, я не смогу, имеются ещё неотложные дела в городе. Хотите, адрес свой дам и к вечеру подхо-

дите, хотите, пошли за компанию с нами, если располагаете временем…

– Чего, чего, а этого добра у меня через край… – Сказал Иван Ильич, испыты- вая в душе в эту минуту нахлынувшую волну блаженства и радости. И в это мгновение в душе его буйной благодати, Гендошу вдруг показалось и даже

будто бы померещилось, что там, где-то вдали, в просвете переулка, в дымке тумана над Доном, которого в ветряную погоду никогда не бывает, что-то

происходит мистическое. На самом же деле – это была какая-то пелена на глазах, но ему почудилось, что его жизнь, Побрякушкина, жизнь бывшего ди- ректора крупной текстильной фабрики сделав замысловатую петлю, совер- шила новый восходящий виток к светлому и счастливому бытию человече-

скому. И дальше… – дальше ему уже не придётся прозябать в подворотнях, прячась в подъездах, дрожать, как в осеннюю, так и в зимнюю пору по свал-

кам – «грачам», а при затянувшемся холоде и ненастье, долгими и мерзкими ночами зябко стучать зубами, сидя в какой-нибудь норе, в кромешной тем- ноте… В эту минуту голос Клавдии вывел его из раздумий.

– Ну вот и прекрасно… Мальчики!.. – повернувшись лицом к «племяшам», позвала она бестолковых своих слуг, будто своих непослушных детей, – бе- рите в свою мужскую компанию – вот, Геннадия, и для вас он с этого часа бу- дет – дядя Гена, уразумели, негодники?!.. Двое хорошо, а трое всё-таки

лучше. Бог троицу любит. Не так ли?!.. Кто не согласен, сегодня спать будет на голодный желудок…

– А где он спать у нас будет?.. лишнего места у нас нету, а под кроватью он не захочет, а?.. – спросил усмехаясь, по хамски, Хомяк-Сундуков.

– На толчке, в туалете, – с ехидством поддержал, подсказал Капуста, и зака- тив глаза, как ненормальный заржал.

– А ну прекратили, паясничать и падать в припадки, придурки!.. – а то я вам блокадный Ленинград сегодня устрою и самим под кроватью придётся вам ночь коротать, что, как я и предполагаю, так и случится.

Сказала Клавдия и взяв Гендоша под руку, и уже обращаясь к нему, под- вела итог разговора:

– Не обращайте, Геннадий, на них внимания, что с недоделанных дураков взять… Притом конченные. Не внушают они у меня доверия, а в чердаке у каждого дыра, как прорубь на речке, нога провалится… И что с ними прика- жите делать?.. В голове кроме глупостей всяких, одна солома… Забурели, шмаровозы. Разгонять давно пора… В ближайшие дни на Ростсельмаш опре- делю работать, вот там, в «Бухенвальде», уже не пожируют…

Сделав длинную паузу, Клавдия обернувшись, из-за плеча глянула на своё сопровождение и крикнула:

– Эй, бестолочи, не забывайте по пути в урны заглядывать, тары дома кот наплакал… И потопали уже быстрее, время не ждёт…

Покрепче взяв под руку Геннадия, Клавдия уверенным шагом пошла про- тив ветра, а вся компания двинулась следом. В тот день – нашего «чувака» – изгнанника и короля трикотажа, Гендоша: судьба-злодейка, будто бы слу-