Александр Стребков - Калейдоскоп

чайно, прибив его к берегу до этой компании – как это иногда случается, ко- гда бездомный кобель прибивается к бродячей сучьей свадьбе – и в течении всего дня он будет следовать у них по пятам, а по пути его покормят беля- шами, и в кафетерии попоют несколько раз горячим кофе… Он же тем време- нем будет тщательно присматриваться, к поведению этих троих непонятных для него людей. И лишь только к вечеру Геннадий сделал для себя конкрет- ный логический вывод, от которого на душе легче не стало, а даже – вопреки утреннему, в духовном плане – возвышенному настроению и ожиданию: мерзко и гадостно, словно на душу выльют ушат грязных помоев. То, что эти двое, с первого взгляда пустобрёхи и шалопаи и оба явно относятся к шу- шере, в этом вопросе не стоило ему ломать себе голову, но со стороны слу- шая их грязные и откровенные разговоры меж собой, когда Клавдия, покинув их, уходила куда-то в очередное на их пути здание, Гендош, вдруг сделал для себя ещё одно немаловажное и сногсшибательное открытие. Как он стал по- нимать, что никакие они ей не племянники и даже зазнобой Клавдия для них

не является, а всё довольно банально и до неприличия грязно: оба спят с нею, – по-скотски! И ко всему этому – сразу вдвоём. От такого открытия, Ген- надия тошнило, и он хотел сразу плюнуть и уйти, но немного подумав, решил повременить: «А вдруг я ошибаюсь, – мысленно сказал он себе, – и совсем не так обстоит всё на самом деле… Мало ли что этим, придуркам, взбредёт в го- лову болтать про неё. Может быть, всё то, о чём они языком мололи – их

мечты. Или было рассчитано лишь на меня, чтобы меня отшить от Клавдии. Хотя, один-то, ещё в самом начале сказал, что спать всем негде… Значит, из этого выходит… Да и куда мне идти?!.. Снова, к старухе проситься?.. Или к

Бове Харитону на кладбище, могилы копать… Куда мне дёргаться, когда зима на носу?!..».

Вернувшись под вечер на улицу Седова, когда солнце было ещё высоко, в квартиру вошли уставшие и у каждого по две авоськи в руках. В одних авось- ках лежали продукты и выпивка, в остальных – пустые бутылки из-под водки. Квартирка тесноватая, а ранее, вероятно, входила в число коммунальной. По- том переделали, отгородив туалет с душевой и миниатюрную кухоньку.

Прямо у входной двери, стоял – то ли топчанчик, то ли кушетка: ребёнку лишь на нём спать, но скорее всего переделанный старый диван. У стенки под пер- сидским ковром стоит широкая деревянная кровать: достопримечательность всей этой квартиры. Кровать застелена нарядным из атласа покрывалом, а на ней горка подушек в накидках. Посреди комнаты круглый стол и рядом

трюмо с тремя зеркалами, за которым расположился, впритык к кровати, двух-дверный шкаф для одежды. Несколько стульев и телевизор на тумбочке, а на полу, рядом с ним, радиола с проигрывателем и стопка пластинок. Вот и вся обстановка. На кухне, сквозь занавеску, виднелись на полу только пустые бутылки и угол кухонного стола. Рядом слышалось сопенье Капусты, а у по- рога возня с ботинком косолапого Хомяка.

– Хомяк!.. – крикнула Клава, снимая с себя верхнюю одежду, – чтобы ты

своим языком не блудил, тебе… да, пожалуй, и твоему другу, сегодня спать

под кроватью, как и договаривались ещё там, у базара… Будешь права качать и выступать не по делу, голодным оставлю, или на площадку в подъезд ноче- вать вас отправлю… Тебя первого вышвырну… – как паршивого кота, так и

знай, недошлёпа!.. Потому, подлая твоя ненасытная утроба, быстро на кухню и всю тару заполнить на завтра и на вечер… Скоро стемнеет, попрут ходоки… Сидоркин!.. твою дивизию мать!.. давай, садись чистить картошку… Я, к ва- шему сведению, уже с ног валюсь!.. Точно, раньше времени в гроб меня уло- жите, потому тёте хотя бы чуть-чуточку надо полежать… Гость наш тоже

устал… Раздевайся, Геннадий, на них не смотри, думай, что их здесь нету… От этих слов, произнесённых Клавой – насчёт кровати – в мыслях у Гендоша

вновь возникло подозрение: «Здесь что-то не так! – подумал он. – Неспроста она сказала, что Хомяку и его другу спать под кроватью, проговорилась!..». В эти минуты, по необъяснимой причине, его почему-то неумолимо и с садист- ской жесткостью пытки, душу истязая, всецело тянуло к этой сладкой жен- щине. И в то же время, она, являясь для него, как бы и никто: не давала по- вода и право изливать эти чувства. Но, вопреки этому: у Ивана Ильича, всё

больше возникала и полыхала в душе та проклятая ревность и злость. Хоть пойди и удавись в пролёте лестничного марша!.. В душе и мыслях полыхало желание, выбросить этих двоих, подонков-мерзавцев, с лестницы – да вниз головой! потом вернувшись в квартиру, набить – эту красивую мордашку са-

мой Клаве, а после затащить её в постель, раздеть до гола и надругаться над ней и собой до потери своего и её сознания, как, вероятно, надругались над нею, видимо, каждую ночь, эти два, ханурика-засранца!..

Пошлые, воинственные и в то же время скорбные мысли Гендоша были

прерваны, протарахтевшим, как будильник, звонком у двери. Капуста-Жорик, до этого усевшись на пороге кухни, чтобы с этой позиции за всеми наблю- дать, заканчивал чистить картошку, а Хомяк в это время позванивал на кухне бутылками, разливая горючий «нектар» для реализации. В квартире царила атмосфера безмятежного бытия, и лишь лёгкие колебания воздуха под потол- ком, будто начадили под куполом церкви ладаном. В помещении стоял

спиртной дух, и это лишь нарушало гармонию семейного бытия, но предре- кало скорую выпивку, под жаренную на сале и колбасе картошку.

– Что-то рановато первого клиента принесло…

Недовольно сказала Клавдия, продолжая лежать на кровати, подложив под голову руки. Задумчиво глядя в потолок, после паузы, продолжила:

– Жоржик, будь умницей, пойди и впусти, страждущего лыцаря-доходягу. Капуста-Сидоркин, со словами: «Не дадут за целый день, пидары-дятлы,

нормально еду приготовить и спокойно пожрать!..», со злостью бросил нож в кастрюлю с начищенной уже картошкой, и направился открывать дверь.

На пороге возник, с гримасой дебила на роже – зек – из соседнего дома, второго подъезда, о котором ещё утром вели разговор. Тюремная личность, подселившаяся недавно у Маруси, у дамки-брюхатой и её сожителя, а заодно и собутыльника полоумного Бациллы-шприца, какой-то ранее неожиданно-

стью для проживающих граждан не являлась. Сюда всегда ветром удачи

надувало подобных типов часто и густо, и, этот, новенький, ничем, заслужи- вающим внимания, не выделялся. От порога глядело, этакое мурло-мурлом, и, кажется, сразу на всех, но больше косил глазом в сторону лежащей на кро- вати Клавы. Харя, напоминающая клиновидную мордочку суслика, а скорее всего огромную дулю. Ладно бы – на роже присутствует лишь только гримаса вырождения, а то ведь и признаки идиотизма, на фоне острейшего слабо- умия: и всё это даже несведущему человеку невооружённым глазом видать. И даже Клаве, с кровати, где она лежит, и без всяких на то напряжений, ду- мает, чёрт знает о чём, но скорее всего, как она будет сегодня спать сразу с троими. А если ещё и судить, глядя на зека, на его перекошенный рот с пеной в уголках синих губ – на мысль приходило, что уголовный тип явно находится на грани бешенства, как у собак в летнюю и жаркую пору. У самого носа, на щеке, бородавка торчит, словно гриб навозник; крысиные глазки, сведённые к узкой переносице почти что до кучи. И этот брак самой природы, глядел