Сергей Фомичёв - Транзит

Со временем боль утихла, но вот неожиданно вернулась яркой вспышкой. Такое и прежде случалось. Выхваченный из суеты городов образ, пробуждал воображение и преследовал его несколько дней. Но столь глубокой тоски раньше не возникало. Почему же сейчас он не может совладать с собой?

Поезд тронулся почти без толчка. Выбрался из череды тоннелей на мост, пересек Волгу, углубился в леса и болота, быстро набирая ход. Светлов смотрел на пейзаж за окном, но почти не фиксировал увиденное. Переживания и воспоминания заняли его настолько, что он пришёл в себя только когда проводник Василич (так этого рослого средних лет служителя называли ветераны путешествий) начал разносить по купе чай. Он держал по четыре стакана в каждой руке, а двери открывал как-то хитро движениями плеча и локтя. И хотя состав уже набрал приличную скорость, а вагон стало заметно покачивать, жележневый волк знал своё дело и не пролил на пол не капли.

– Я купить перфое место в перфом факоне, а оказался ф самом хфосте поеста! – возмутился барон.

Он стол в коридоре и, покачиваясь в такт поезду, курил длинную тирольскую трубку.

– Вагоны поменяли местами в самый последний момент, – сказал проводник.

– Но почему, коспотин Исаеф, тьяфол вас сапери?!

Возмущённый барон дабы придать словам большей официальности употребил фамилию служителя, указанную на бляхе.

– В нашем оказался неисправен тормозной паропровод, – спокойно пояснил проводник. – И если бы его прицепили сразу за багажным, как собирались, то и все остальные вагоны не смогли бы тормозить.

– Мы что же едем в неисправном вагоне? – спросил Светлов.

– У нас есть ручной тормоз, – заверил Василич. – А по инструкции департамента на состав достаточно половины вагонов, оборудованных централизованным торможением.

***

Выложив из кофра всё что может понадобиться в пути, Светлов отправился во второй вагон к Мерлину, который был одним из руководителей делегации и в этом статусе обладал некоторыми интересными документами, способными пролить свет на интриги с Сибирским транзитом.

Сенатор (как называли в Нижнем Новгороде членов Государственного Совета) путешествовал часто, а потому устроился с куда большим комфортом, чем менее опытные пассажиры. Аккуратно расставленные на полочках книги, клетка с попугаем, несессер, полотенца – всё создавало уют даже в такой непритязательной обстановке. Шёлковый халат и тапочки с загнутыми носками, а также седая бородка, делали сенатора похожим на его средневекового тёзку из валлийских преданий (Светлов мысленно добавил к образу остроконечную шляпу и посох).

Увидев в проеме купе гостя, Мерлин растерялся. И стал выглядеть ещё более растеряно, прочтя сопроводительную бумагу. Сенатор был человеком субординации. Для него существовали только два типа людей – начальники или подчинённые. Никаких других категорий, иерархических полутонов, он не воспринимал и не признавал. Ходили слухи, что он говорил на «вы» даже с друзьями и членами семьи, и ценился князем именно за эту твердость, если не сказать твердолобость. Хотя и во всём остальном он мало походил на видного государственного деятеля. Мерлин был глуповат. Это если выражаться тактично.

– Ума не приложу, зачем Великому князю понадобилось включать вас в делегацию, господин Светлов, тем более в последний момент, – сокрушался сенатор.

– Вам и не требуется прилагать ума. Просто посвятите меня в дела. Могу лишь предположить, что князь отдал должное моим техническим знаниям, а также познаниям в области колониальных товаров. Транзит ведь не сам по себе транзит. Его нужно чем-то наполнять.

– Возможно, возможно… – пробормотал Мерлин, возвращая грамоту. – Но как же мы выстроим наши отношения в делегации?

– А никак, сенатор. Я независимый эксперт и еду сам по себе. Мы лишь иногда будем оказывать друг другу содействие. Информационное.

– Меня это устраивает, – облегченно выдохнул Мерлин. – Что вы хотите узнать в первую очередь, господин Светлов?

– Самые основы. Суть переговоров. Возможные интересы различных сторон. Я не особенно внимательно следил за подготовкой и пока мало что знаю.

– Вот несколько брошюр Особой комиссии Государственного Совета, прочитайте их пока есть время; вот папка с документами, но их вы не должны никому показывать. По правде говоря, я не уверен, могу ли оставить их вам даже на время.

– Не беспокойтесь, сенатор. Всё что нельзя выносить, я прочту прямо здесь. У меня хорошая память.

***

Он провел в гостях у Мерлина несколько часов, а когда вернулся проводник уже разносил по купе лампы, держа их по нескольку штук в каждой руке, как до этого он держал стаканы с чаем.

– Работают на соляровом масле, – сообщил Василич с такой гордостью, будто сам изобрёл новинку. – Никакого риска случайного возгорания. Даже если лампа опрокинется, огонь попросту погаснет в масле. Знаете, в Европе для освещения в вагонах пользуются керосином, и бывает поезда превращаются в факелы, а на большой скорости это страшная вещь, скажу я вам.

– Могу себе представить, – согласился Светлов.

В отличие от керосиновой лампы топливный бак соляровой располагался выше пламени, он имел форму тора и нагревался от исходящего жара. Стекло лампы проходило сквозь него и, чтобы не заполнять купе чадом, вставлялась в особое вентиляционное отверстие. Таким образом обеспечивалась дополнительная тяга, а дым уходил за пределы помещения.

Почти сразу, как проводник вышел, в приоткрытую дверь купе заглянул барон.

– Пойтёмте ф ресторан, коспотин Сфетлоф, – предложил он.

– Благодарю, барон, я пока не готов. К тому же сейчас там не будет мест.

– Мест хфатит. Мы сопираемся поснакомиться. Торока тальняя. Почти все етут то конца. Компания потпирается фесёлая.

– Начинайте без меня, барон, я подойду чуть позже.

Барон хмыкнул и ушёл. Некоторое время стучали двери, клацали замки, громкие голоса в тамбуре заспорили, уступая другу другу дорогу. Затем вагон затих.

Да, познакомиться со всеми не мешало бы. Кого-то из возможных оппонентов он мог пропустить на перроне. Светлов достал блокнот, отточил карандаш и нарисовал на чистом листе два прямоугольника. В каждом из вагонов первого класса следует десять пассажиров. Свободных мест не осталось, значит, в наличии двадцать человек. Он выписал имена, кого знал или помнил. Подумав, добавил к схеме и остальные вагоны. И сам паровоз. В каждом из вагонов второго класса – восемнадцать человек. В почтовом – четверо. Главный почтмейстер был театралом, хотя в буфете вполне мог оказаться и кто-нибудь из мелких служащих. С другой стороны, и заказчик убийства, и заказчик оружия могли в буфете вовсе не появляться, оставаясь в тени. В вагоне-ресторане работает человек десять-двенадцать. На паровозе идёт две бригады – всего шесть человек. Но и ресторан, и паровоз идут только до Тобольска. Вряд ли у служителей дороги имелся какой-то интерес в винтовках и американских колониях.