Артем Головин - Апатрид

– Когда чеченцы задумали тебя выловить, они ждали, чтобы Юра был в карауле и не мог тебе помочь. В тот вечер их разговор случайно услышал наш земляк, который был дневальным в тот день. Он надеялся, что ты останешься в клубе, как ты иногда делал. Увидев тебя, поднимающегося на этаж, он через штаб, через своего друга, дежурного на пульте, сообщил Юре, что тебя собираются избивать. Юра, – недолго думая, сбегает с караула, да еще и автомат с собой прихватил. Пока он бежал до казармы, тебя уже добивали, и, если бы не он, ты бы погиб. Он забежал в умывальную и заревев, выпустил очередь из автомата поверх голов чеченцев. Парочка еще прикладом от него получила. Теперь понаехали родственники из Чечни и о чем-то сейчас беседуют в кабинете командира части. Юре грозит дисбат, года на два точно. А с тобой, посмотри, что они сделали. Их было двенадцать человек. Как их аллах не покарал еще. Не знаю, что делать, честно, – Сабир в отчаянии стукнул кулаком по колену.

– Мне нужно к командиру, прямо сейчас, поможешь мне дойти? – Арсен сделал попытку встать, но острая боль в голове словно пронзила его насквозь. Он потерял сознание.

На следующий день его разбудил голос начальника политотдела части:

– Как его состояние, может чего-нибудь надо, – спрашивал он у дежурной медсестры.

– Состояние тяжелое, ему бы в госпиталь – в город, здесь у нас только капельницу можем поставить. А его по непонятным причинам не отправляют, я более ничего поделать не могу – испуганно отвечала женщина, – а так солдат много приходит, они ему тут всего нанесли, и толпятся постоянно, я их даже выгоняю.

– Молодцы, ребята, а то, что выгоняете – правильно, нечего режим нарушать. А с этим странным случаем я разберусь, хорошо, что вовремя с командировки вернулся, – майор собрался было уходить, но увидев приоткрытые глаза Арсена, остановился.

– Что, вояка, натворил дел, – с улыбкой он дотронулся до головы солдата, – красавец какой, ты себя хоть в зеркале видел. Ночью испугаться можно. Ну, рассказывай, как ты до такой жизни докатился, – шучу я.

Арсен рассказал ему обо всем, что помнил и что узнал из рассказа Сабира. Майор слушал молча, иногда останавливая его рассказ и просил уточнить детали. Выслушав солдата, он пожал ему руку, и сказав: – разберусь, обещаю, – покинул санчасть.

Вечером, после разрешения врача, прослышав, что он очнулся, к нему завалила толпа сослуживцев. Все наперебой рассказывали о событиях в части и о необходимости отомстить чеченцам за их преступление.

– Никому мстить не надо, их господь осудит, а вот проучить, проучим, только на ноги поднимусь. Напишите только рапорта о том, что видели и знаете. Напишите? – Арсен с интересом разглядывал пришедших его навестить солдат.

– Напишу я и еще человек десять. Нас уже пугали чеченцы, но мы напишем, тебя и Юрку жалко. Хорошие вы пацаны, правильные, – с вызовом сказал Сашка со Ставрополья, оглядываясь на остальных. Отправив друзей обратно в казарму, Арсен закрыл глаза и заснул. Утром, на следующий день, майор зашел в санчасть, принеся с собой папку с бумагами и ручку.

– Надо срочно написать рапорт о случившимся, с участниками, с фамилиями и т.д. Они думают, что ты трясешь поджилками в страхе перед ними. Отец одного вообще заявил мне, что это тебя надо судить за сломанную руку одного из них. У них есть показания судмедэксперта, а у тебя нет, – понимаешь? Говорят, что тебя избили в самоволке, в деревне на танцах, понял? Поэтому тебя в госпиталь и не везут, наверное, командира умаслили. Ночью, после отбоя, привезу тебе знакомого врача, эксперта, из главной городской больницы, чтобы на госпитальных повлиять не смогли. Держись, – сказал он, пряча рапорт Арсена в папку.

После обеда забежал Сабир и принес ворох исписанных листков с рапортами от солдат.

– Многие офицеры тоже тебя поддержат, – радостно произнес он, сунув листки под матрац, – береги их, чтобы не украли. Чеченцы целыми днями таскают ребят по углам и уговаривают ничего не писать, но уже поздно, большинство на вашей с Юркой стороне. Карена и того дневального, нашего земляка, послали в командировку. Но они тоже передали через гражданских свои рапорта. Все будет хорошо.

– Вы там поосторожнее, партизаны, – улыбнулся Арсен, вздохнув облегченно. – Спасибо тебе и ребятам передай.

Ночью приехавший врач обеспокоенно обследовал солдата. Удивляясь, его крепкому организму, сфотографировал все гематомы и синяки, сделав кардиограмму, стал собираться:

– Вам повезло, молодой человек, после таких ударов не каждый бы выжил. Ему нужна срочная госпитализация, анализы надо сделать. «Неизвестно, что у него внутри с органами», – произнес он, обращаясь к майору.

– Я сделаю все возможное, только срочно нужно Ваше экспертное решение. На Вас они никак не смогут надавить, – ответил он.

– А это что, – вопросительно взглянув на протянутые Арсеном листки, – спросил майор.

– Это показания свидетелей, и дневального тоже, – ребята рискуют, – произнес Арсен, умоляюще смотря на офицера, – это им не повредит, надеюсь?

– Ну, ефрейторами и сержантами не станут, но зато людьми останутся, – с улыбкой сказал майор, собираясь уходить, – ты молодец, солдат, дух у тебя настоящий, мужской.

После того рокового дня прошло пять дней. Арсен уже потихоньку вставал, и смог, наконец, доковылять до зеркала. На него смотрело незнакомое иссини-коричневое лицо с местами проявляющейся желтизной. Ухо почему-то было перевязано и подклеено пластырем. Только глаза были узнаваемы, и то на белках были кровавые пятна. Выглядел он конечно, не презентабельно, но слава богу, мать не видит его в таком состоянии.

Прошло еще три дня. Сабир заходил каждый день и приносил последние скудные известия. Ничего особенного не происходило, кроме того, что все высшие офицеры части отсутствовали уже третий день. Происходящее начинало беспокоить Арсена, как вдруг к нему в палату вошла женщина лет сорока, восточной внешности, с по-мусульмански завязанным платком на голове. Одежда и золотые украшения на ней выдавали женщину из богатых слоев общества.

– Я мама Сеид-хана, Мариам, – представилась она., – мой сын не должен был идти в армию, но для поступления в органы МВД была нужна армия, поэтому мы устроили его сюда. Здесь было тихо и спокойно, и солдат из ГО в Афганистан не отправляли. Я и подумать не могла, что сын попадет в такую ситуацию. Он очень спокойный и послушный мальчик, и не мог совершить того, в чем ты его обвиняешь. Тебе надо написать заявление, что ты ничего не помнишь, и что ты оговорил моего сына.

– Здравствуйте, Мариам-ханум, – произнес Арсен, вставая с койки, – я очень уважаю Ваши чувства матери к сыну, у меня тоже есть любящая мать, которая для сына пойдет на все, чтобы его защитить, но в моем избиении участвовал не только Ваш сын, а их было 12человек, и все из Чечни и Ингушетии. Никогда не мог себе представить, что гордый и мужественный чеченский народ породил таких мужчин, которые кидаются на одного целой толпой, да еще и напившись водки. Они же мусульмане, вы их не так воспитывали? Я не буду долго говорить, да и не смогу из-за моего состояния, только скажу одно – мне надо, чтобы Юру Аветисяна оправдали и отпустили. Увидев его в части и документ, где будет написано, что он оправдан, я напишу заявление, и со всех двенадцати сниму обвинения. Я понимаю, что их всех ждут матери, а если их осудят, то они скорее всего попадут в Афганистан. Так что я услышал Ваше предложение, и я его уважаю, как уважаю и Вас, но хочу, чтобы Вы, Ваш сын и все эти оставшиеся уважали наших матерей также, как мы сами. И тогда все встанет на свои места.