Арие Бен-Цель - Рассказы для Ноя

Неделя после похорон стала удивительно утомительной. К ним в дом постоянно приходили люди, часто неизвестно откуда узнавшие о случившемся. Приходили друзья, знакомые, коллеги из самых различных сфер и периодов жизни. Как ни странно, но в эти тяжелые, затуманенные душевной болью дни, глядя на посетителей, он увидел всю несовместимость их состава. Различные социальные прослойки, сферы деятельности, интеллектуальный уровень и профессии как бы абстрактно отражали хронологию пройденной жизни матери в ее самых несопоставимых гранях. Отрешенный взгляд Ноя на разношерстную толпу стал результатом психологической защитной реакции.

Его воспитывали быть сдержанным и не проявлять ярких эмоций. Сейчас это удавалось, и только когда ему начинали выражать соболезнования и говорить, какой редкой женщиной была его мама, у него подступал комок к горлу и вновь на глазах появлялась пелена. Он никогда не осознавал ее уникальности при жизни. Для него она была просто мамой, частью его среды, и лишь ее уход заставил Ноя посмотреть на нее со стороны и осознать ее уникальность. Когда через некоторое время ему наконец-то удалось остаться одному, оказалось, что он не может дать волю накопившимся и тщательно подавляемым эмоциям. Слезы ушли внутрь, как яд. Это единственное, что мешало ему в непрекращающемся потоке посетителей в первые дни, которые отвлекали от осознания случившегося. Через много лет, продолжая вспоминать то время, он написал:

Воспоминания заставили его присесть на скамейку возле дома. Он подождал, когда с глаз исчезнет пелена. Как обычно в такие моменты, Ной пожалел, что не курит, однако браться за сигарету он не собирался. Так он пообещал матери. Через некоторое время он увидел знакомую машину. Отец, припарковавшись, вошел в дом. Выждав еще некоторое время, Ной встал и неторопливо направился ко входу.

Как и ожидалось, ему открыла бабушка. Она выглядела так, как он себе и представлял: в фартуке поверх нарядного платья. Ее совсем не старая фигура совершенно не соответствовала седине. Бабушка следила за собой, но волосы по непонятным причинам никогда не красила. При виде любимого, единственного внука ее лицо озарилось счастливой, светлой улыбкой, которая с детства олицетворяла для Ноя доброту. Из соседней комнаты доносились голоса деда и отца. Они, как всегда, обсуждали политику. Бабушка помогла ему снять плащ и, повесив на вешалку, сказала:

– Зайди, поздоровайся, помой руки и давай ко мне на кухню.

– С удовольствием, бабуля, – ответил он с улыбкой.

В салоне он прошел мимо уже накрытого стола и присел на диван, где отец и дед, удобно расположившись, что-то горячо обсуждали. Эта часть большой комнаты с ее изысканной мебелью, коврами, развернутыми газетами и журналами, кофейной сервировкой на изящном журнальном столике, картинами в стиле барокко и реализма своей консервативностью напоминала какой-то престижный английский клуб. Казалось, что вот-вот подойдет лакей и спросит:

– Чего желаете, сэр?

Однако вместо этого он услышал голос бабушки, доносящийся из кухни:

– Не ввязывайся в их политические дискуссии, ты мне нужен здесь!

На самом деле бабушка тоже отлично знала, что без критики сегодня не обойдется. Потому она пыталась оттянуть неприятные разговоры до десерта, когда после плотной трапезы у всех будет меньше энергии, а соответственно, и пыла. Бабушка была хорошим стратегом.

Потому, едва поздоровавшись с отцом и поцеловав деда, наш герой был спасен на некоторое время вызовом на кухню.

– Нужен салат, – распорядилась бабушка, —только не очень мелко, а так, как дедушка любит, ты же знаешь, – добавила она, облачая внука в фартук.

Несмотря на разницу в возрасте, ему всегда нравилось быть с бабушкой, будь то просто прогулка или работа на кухне. Ее простой и легкий нрав всегда восхищали его. Он не знал ни одного человека, который относился бы к ней без теплого чувства. Бабушку любили все.

Когда он закончил с овощами, бабушка смешала их в большой сервизной посудине и заправила соусом, приготовленным по известному только ей рецепту.

– Поставь на стол и сразу же возвращайся сюда… И не поддавайся ни на какие провокации. Сейчас ты помогаешь мне! – сказала она, когда он выходил из кухни.

Вдвоем они управились примерно за полчаса. Когда стол был уже полностью сервирован так, как умела только она, бабушка зажгла праздничные свечи и все сели за стол.

Фаршированная рыба, как всегда, удалась на славу. В их семье обычно подавали ее холодной и не сладкой, в отличие от того, как принято у других хозяек. Ноя всегда восхищала смекалка предков, которые, несмотря на нищету и безнадежность в черте оседлости, смогли из различных остатков скудной еды придумать блюдо, которое со временем стало известно во всем мире. Вообще, еврейская живучесть, способность выстоять в самых страшных условиях, напоминала ему известный библейский сюжет о неопалимой купине, повстречавшейся Моисею в пустыне.

Традиционное застольное чтение прерывалось во время смены блюд, которые они с бабушкой приносили из кухни. После нескольких смен яств аппетит поутих и стал, как и положено, уступать место более оживленной беседе. Соответственно, час допроса неизбежно приближался с нарастающей скоростью. Ной стал чаще поглядывать на портрет прадеда, висевший на стене как раз напротив него. Он мысленно спрашивал: «А чью сторону ты бы принял – правнука или сына и внука?»

Прадед был раввином, каббалистом, учителем и крайне уважаемым человеком. Одним из немногих в общине, к кому люди приходили, чтобы он их рассудил. Как и многие другие родственники, прадед остался там, в старой стране, во время большой войны… Ной не раз задумывался, как бы прадед рассудил его спор с отцом по поводу его карьеры. Как бы отнесся к пути, что выбрал его единственный выбравшийся ОТТУДА сын, который сколотил состояние благодаря, судя по всему, не самым безупречным связям. Что подумал бы о своем внуке, избравшем скользкую карьеру адвоката, чья клиентура не всегда делала ему честь. И вообще, как он в свое время избрал свой путь и избирал ли его вообще? И каким он был в том самом возрасте, который так интересовал Ноя в литературе.

Ной прекрасно понимал, что так называемый оптимальный мужской возраст, к которому он начал приближаться, интересовал его потому, что к этому времени следовало иметь за собой кое-какие существенные достижения, если им вообще суждено было быть. Настояв на своем пути, он как-то подсознательно обещал себе компенсировать обиду близких достижением более существенным, чем просто степень доктора. Оптимального возраста в его понимании мужчина достигал тогда, когда опускающаяся кривая его физических возможностей пересекалась с поднимающейся кривой его опыта и мудрости, другими словами – интеллекта. В этот период мужчина, по его мнению, достигал своего максимального уровня расцвета способностей. Лучший возраст для их реализации, считал Ной, начинался где-то в районе сорока лет и заканчивался к пятидесяти. Он осознавал наличие статистической погрешности в определении этого жизненного периода, но она только должна была подтверждать его гипотезу. Ведь погрешность обычно говорит о наличии правила.