Таня Ратклифф - МЕТАМОРФОЗА

Владимир Сигизмундович бродил по тесным кривым переулкам старой крепости Ичери-шехер, среди домов из дикого камня, в узловатых канатах древних виноградных лоз, с облупившимися деревянными балконами, угрожающе нависшими прямо над головой, где закутанные в чёрное миниатюрные старушки идут вдоль стен в бакалейную лавочку с турецкими товарами; прохаживался по платановым и олеандровым аллеям Губернаторского садика и роскошного бульвара, протянувшегося на многие километры по берегу моря, от бывшей базы Краснознамённой Каспийской флотилии до умерших нефтеперегонных заводов Чёрного города… но был глух ко всей этой экзотике, потому что персональным гидом его была Латифа-ханум – вылитая шамаханская царица, плод буйного смешения кубанско-казацкой, еврейской и тюркской кровей.

Под элегантным деловым костюмом цвета спелых оливок легко угадывались твёрдые округлости грудей с острыми тёмными сосками, длинная юбка не могла скрыть сладострастного покачивания упругих бёдер, и золотой петушок, переселившийся с темечка Владимира Сигизмундовича в штаны в районе гульфика, совсем обезумел: клюв его напрягся до боли и так и норовил пробуравить плотную тонкую шерсть официальных брюк.

И только присутствие кургузого бритоголового молодого человека в дешёвом синтетическом костюме и относительно свежей белой рубашке, воротник которой распирала волосатая мощная шея, вводило пыл Владимира Сигизмундовича в дипломатические рамки. Молодой человек по-русски не говорил и вообще был очень молчалив, исполнял вроде бы обязанности шофёра, но было понятно, что его основной специальностью является отрезание голов наглым иностранцам. Происходи это всё на его территории, присутствие челяди, разумеется, не смутило бы Бутенковского ни на йоту. Но здесь, в далёком южном краю могли возникнуть излишние недопонимания и сложности, с учётом которых игра не стоила свеч.

Ближе к вечеру Латифа незаметно испарилась, её сменил молодой и амбициозный подполковник местной госбезопасности, вдруг воспылавший глубоким интересом к тонкостям пивоварения, который пригласил дорогого гостя отужинать в кругу понимающих людей.

На одноэтажном доме с плоской асфальтовой крышей не было никакой вывески. Рядовых посетителей обычно встречали лишь вырезанные из почерневшего известняка львы, расположившиеся по обе стороны от широкой дубовой двери. Но уважаемых гостей ждали. Пузатый весёлый ресторатор проводил их во внутренний дворик, где в приятной пятнистой тени древней шелковицы стоял коренастый стол морёного дуба, покрытый расписной скатертью, в окружении кустов китайской розы и мраморных фонтанчиков, приватизированных в своё время из санатория ЦК партии в Мардакянах.

Юркие усатые официанты молниеносно забросали всю поверхность стола вазочками с чёрной икрой, охапками кинзы, пурпурного рейхана и кресс-салата на плоских подносах, блюдами с шашлыком из осетрины с гранатовым соусом и завёрнутым в полоски лаваша люля-кебабом из свежеубиенного юного барашка.

Вскоре к российскому гостю с полковником присоединились несколько магнатов, присутствовавших на утреннем выступлении.

– Вот это я понимаю! Настоящая мужская еда! – удовлетворённо сказал Владимир Сигизмундович, развалившийся на мягких подушках дивана после первой атаки на шашлыки. – Не то что у этих французов. Тех хлебом не корми, дай скормить человеку слизняка или лягушку.

– А какую кухню, уважаемый господин Бутенковский, вы любите больше всего? – вежливо спросил один из сотрапезников.

– Русскую, конечно. Скорее даже традиционную православную, хотя должен признать, что без кавказских блюд настоящему русскому человеку уже нельзя. И такое кулинарное единство является, по моему мнению, высшим выражением исторической дружбы наших народов.

В этот момент присутствующие на секунду отрешились от кебабов и зааплодировали. Владимир Сигизмундович попытался встать и поклониться, но мягкие подушки воспрепятствовали этому телодвижению, и он продолжил сидя:

– Вот даже подумываю, а не провести ли нам законодательную инициативу по запрету всех иностранных ресторанов. А то принесут тебе тарелку с микроскопическим пятном, а ты разбери: то ли это твой заказ, то ли они её помыть забыли. Наш народ должен питаться правильно!

– Да, пшённая каша с трансформаторным маслом на завтрак, обед и ужин, – пробурчал себе под нос самый старый и ехидный из магнатов, ещё помнящий в самых живописных деталях службу в тамбовском стройбате.

Высокий российский гость ничего не расслышал, только на всякий случай благосклонно улыбнулся, подумав при этом, что ханум была бы, пожалуй, здесь лишняя. Обстановка располагала к серьёзным политическим и сугубо мужским разговорам, в ходе которых либерализм был окончательно низвергнут и разгромлен, а кристальной чистоты шестидесятиградусная тутовая водка местного производства возведена на пьедестал и оценена по достоинству.

По завершении вечера уважаемого гостя в состоянии полнейшего духовного и желудочного умиротворения погрузили в новенький серебристый мерседес класса GL и отвезли в знаменитую гостиницу «Интурист», построенную когда-то, говорят, самим Ле Корбюзье.

Там, в центре маленькой пригостиничной площади, мускулистый герой Самсон уже многие годы рубил кривым ятаганом какую-то пресмыкающуюся тварь, а тварь извивалась бронзовыми кольцами и изрыгала струю фонтана прямо в небеса.

Но Владимир Сигизмундович не обратил на эту в высшей степени художественную композицию никакого внимания, гордо отказался от осторожных предложений водителя довести его до дверей номера, нетвёрдым строевым шагом дошёл до гостиничного лифта и приказал лифтёру везти его наверх. При этом номера своего люкса по извинительной забывчивости не сообщил, а также не заметил, что лифт остановился не на третьем этаже, где на самом деле находилась его временная резиденция, а на четвёртом.

Дойдя до двери номера, Бутенковский попробовал попасть ключом-карточкой в соответствующую прорезь, промахнулся, но дверь всё равно открылась. Не придав никакого значения этому странному обстоятельству, бизнесмен добрёл до кровати и уронил пиджак на пол, а самого себя – на пышные подушки с китайскими драконами.

Супруга Бутенковского Любовь Лазаревна в это время тоже готовилась отойти ко сну.

Она сидела перед краснодеревным раннеклассическим трюмо работы славного мастера Томаса Чиппендейла и критически рассматривала собственное изображение. Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи…