Таня Ратклифф - МЕТАМОРФОЗА

В тот вечер обсуждали главный стимул экономического развития – мужской половой инстинкт.

– Не секс! То есть не только секс! Т-тут Фрейд напутал. – Станислав Митрович, плотный нестарый мужик с бархатистым голосом и острыми серыми глазами на живом умном лице улыбнулся и поднял указательный палец. – А весь комплекс инстинктов, о котором Зигмунд Берб-б-банк в работе «Сексуальная история государства и права» написал «член членом погоняет». А т-так как единственный способ завоевать себе качественную тёлку – это нарубить побольше бабла, заняться экономической д-д-деятельностью, так сказать, то мужички и пилят по утрам на работу.

Оператор явно уделял Станиславу особое внимание и старался запечатлеть его в левый профиль, в каковом малоэстетичная бородавка на правой щеке была менее заметна.

На секунду в кадре появился Володька.

– О! Опять в воздухе повеяло старой портянкой! – неделикатно сказал он, отмахиваясь от дыма, испускаемого старшим партнёром.

Станислав одарил его взглядом королевской кобры, в котором недвусмысленно читалось, что портянки он не носит и вообще старыми портянками пахнут только дешёвые сигары, он же курит дорогие кубинские, а младшему партнёру стоит соблюдать субординацию и выражаться более изящно или заткнуться вообще. Впрочем, скорее всего, всё это нам померещилось, а думал Митрович о чём-то гораздо более трансцендентальном.

– В-в-вот скажите м-мне, к-коллеги, оправдывает ли жизнь с с-с-современной эмансипированной женщиной м-мужские психозатраты? – вопросил он, запальчиво размахивая сигарой над лакированной крышкой красного рояля «Стейнвей», уже после четырёх бокалов «Вдовы Клико» пополам с «Егермейстером», но ещё до падения в бассейн с пираньями (его спасли быстро, отделался отъеденными манжетами), и тут же, не дожидаясь ответа, доходчиво разъяснил, какие именно затраты он находит более соответствующими случаю:

– Ну з-з-зачем мне эта бледная, неадекватная ист-т-теричка, которая к тому же ещё и курит прямо в спальне, после того как ей исполнится сорок лет, если я могу нанять себе секретаршу с интимом за восемьдесят тысяч, снять квартиру раскрепощённой студентке за тридцать тысяч…

– Или просто купить ангорскую козу за четыре тысячи!.. – завершил его мысль высокий брюнет с крючковатым еврейским носом, чьего имени Любовь Лазаревна не знала, хотя и видела его иногда среди соратников Володьки по борьбе за православные ценности. «Странные идеи, однако, возникают в головах у вроде бы приличных людей», – подумала она.

– Н-нет, подожди! – зацепился Митрович. – С учётом развития компьютерной техники в ближайшее время виртуальные женщины удовлетворят все наши потребности с такой стимуляцией мозговых зон, которая ни одной королеве реального секса, ни одной Памеле Андерсон не снилась! И как только это произойдёт, экономика схлопнется. Мужики отрубятся от реальности, ибо вирутальность даст им всё. Отсюда тост! Техники! Пейте с порнографами! От вашей несогласованности зависит судьба цивилизации!

Любовь Лазаревна выключила компьютер и живо представила себе Митровича в чёрном смокинге от Армани с белой гвоздикой в петлице и «коибой» в зубах, занимающегося любовью с ангорской козой.

Настроение у неё резко улучшилось. Она позвонила и попросилась в гости к Елене Джамшиди – своей старинной и вернейшей подруге ещё со студенческих времён. Тех времён, когда, идя в модное кафе, они с Еленой бросали жребий, кто из них сегодня не голодна: учились обе девицы в элитном гуманитарном вузе, и деньги, присылаемые из провинции средненоменклатурными родителями, тратили на вещи более важные, чем еда.

Елена оказалась свободна, и Любовь Лазаревна подхватилась и отправилась к ней.

Над Тегераном поднималось ещё нежаркое весеннее солнце. У зарешёченных полуподвальных окон шестиэтажного бетонного здания, принадлежащего корпусу Стражей исламской революции, в пламенеющих кустах граната сладостно пел соловей, и туда уже направлялись два драных уличных кота с выражением нарочитого безразличия на небритых мордах…

Аятолла Ибрагимли, курирующий спецподразделение иранской контрразведки по борьбе с Моссадом, бросил листок бумаги на стол и обратил свой немигающий взор на вверенный его попечению персонал подразделения.

Аятолла был сухим невозмутимым джентльменом не поддающегося определению возраста в диапазоне от шестидесяти до девяноста, с жидкой, но очень опрятной белой бородой. Он никогда не повышал голоса и всегда был готов ради праведного дела разделать на шнурки собственную мать, а может быть, и отца. Сотрудники спецподразделения боялись его больше, чем всех боевиков Моссада и ЦРУ вместе взятых.

– Вам поручалось захватить Хассона. А кого вы мне привезли? – спросил он своим едва шелестящим голосом, и тут всем присутствующим стало особенно неуютно.

С Хассоном у аятоллы были давние счёты. Пятеро-шестеро убитых агентов, сорванные операции по переправке оружия «Хамасу» через Сомали и в довершение всего – портрет Ибрагимли на рекламных тумбах всех перекрёстков квартала красных фонарей в Амстердаме – фотошоп, искусно скомбинировавший величавый и просветлённый лик аятоллы и мудрый, как у великого шахиншаха Шапура, взгляд с телом Шварценеггера в малиновых трусах-бикини «Секрет Виктории».

Стоит отметить, что руководство Моссада эта выходка тоже не обрадовала: Хассона едва не отправили в отставку. Его голову спасло только то, что голландцы так и не прознали, кто виновник этой злокозненной шутки.

По миру тогда прокатилась волна протестов. Голландские представительства в мусульманских странах были атакованы толпами возмущённых, хотя и не имеющих представления, чья голова висела на рекламных щитах и где находится этот Амстердам, граждан. Тысячи селян сутками шли в свои столицы выразить гнев, пожертвовав для этого сбором урожая. К большому облегчению Моссада, обошлось без человеческих жертв и разрушений, если не считать пострадавших от индонезийского вулкана Мерапи, испустившего в неделю указанных событий особенно ядрёное пирокластическое облако. Но сам Ибрагимли затаил зуб на Хассона уже всерьёз.

Так что сейчас подчинённые Ибрагимли с глубоким искренним интересом рассматривали узор на изрядно протёртом хорасанском ковре ручной работы, испокон веков лежавшем на полу кабинета; перспективы отправиться в длительную ответственную командировку на юг Ливана, а то и в сектор Газа, и совершить там что-нибудь одноразово-героическое вызревали на глазах и приобретали отвратительную материальность.