Александр Саблин - Вредные привычки

Официально работу на Тишинскую я начал со звонка ювелиру. Учитывая ту «сложность», с которой его визитка оказалась в моем кармане, я позвонил ему из телефона-автомата. Ювелир оказался на месте.

– День добрый, Артём Юрьевич! – поприветствовал его я. – Мне порекомендовала вас одна общая знакомая, имя которой по телефону называть я бы не хотел. Рассчитываю получить у вас консультацию по поводу перстня-печатки. В ближайшее время к вам можно подъехать?

Мой монолог ювелир выслушал в полном молчании. Редкий экземпляр. Большинство из нас не может сдержаться от комментариев даже на собственных похоронах.

Ювелир осторожно прокашлялся:

– Будет лучше, если мы с вами встретимся не у меня, а где-нибудь на стороне, скажем, в скверике у краеведческого музея?

– С вами я готов встретиться даже за стойкой пивбара, – откликнулся я.

– К сожалению, ни в барах, ни в пивных напитках я не ориентируюсь. Время между тринадцатью и четырнадцатью часами вас устроит?

– Вполне. В тринадцать ноль ноль я буду ждать вас на одной из скамеек сквера.

– Вы на машине? – поинтересовался он.

– Я редко передвигаюсь пешком.

– К вокзалу подбросить после разговора сможете?

– Считайте, что уже подбросил, – опрометчиво пообещал я.

– Спасибо. По каким приметам я вас узнаю?

– Крепко скроенный шатен в синих джинсах и голубой рубашке.

– Голубое с синим? Хорошо, я вас найду.

По голосу, ювелиру перевалило далеко за шестьдесят. Что могло быть общего между ним и девушкой, которой едва исполнилось двадцать, было не совсем понятно.

Под ложечкой сосало. До тринадцати часов времени оставалось ещё много. Я забрал со стоянки свою колесницу, плотно перекусил «У Вартана» и с настроением в десять баллов по собственной шкале двинулся на встречу с ювелиром.

Дорога до краеведческого музея заняла двадцать минут. Дедуля появился вовремя. Все, кроме оранжевой бейсболки, было на нем строгого черного цвета. То, что это именно он, мне помог определить его напряженный взгляд и добротные старческие морщины. Помня о просьбе ювелира, я показал ему на свою лошадку и предложил продолжить разговор в машине. Он не возражал. Приземистые пушки у краеведческого музея отливали темно-коричневым блеском. Мы пересекли отделявшую сквер от автостоянки дорогу и, поглядывая на подъезжающие к шлагбауму автомобили, прошли за турникет. Навстречу нам, из-за будки охранников, дурачась, вышли два парня и девушка. Возможно, люди Чугунова увязались за мной у дома Климентьевой, а может, их привёл за собой ювелир. Как бы там ни было, но, когда я их пробил, махать крыльями было поздно. На этот раз ребята подошли к делу с выдумкой. В двух метрах от нас троица закрыла лица платками и дружно вскинула газовые баллончики. Те, кто сталкивался с их начинкой, знают, что это такое. В себя мы пришли уже в машине. По звуку двигателя я определил, что не в своей. На руках наручники. Сколько ехали, пока находился в отрубе, не знаю, но в сознании – минут двадцать. Перед тем, как остановиться, под колёсами зашелестела грунтовка. Где-то неподалёку пару раз трубно рявкнула собака. Кто-то заговорил. Затем голоса смолкли и машина снова тронулась, чтобы на этот раз через несколько метров остановиться уже окончательно.

Щёлкнул дверной замок, и в нос ударил запах мебельного салона вперемешку с запахом перегретого двигателя. Чьи-то руки сняли с наших глаз повязки и, вытолкнув из машины на каменный пол просторного, как теннисный корт, гаража, поставили лицом к облицованной белым кафелем стене.

Ювелира знобило. Я спросил, как он себя чувствует, но он лишь сжал зубы и затряс головой. Мужской голос за нашими спинами прочистил горло и приказал заткнуться. Во рту стояла такая сушь, будто не еврейский народ, а я сорок лет мотался по пустыне за Моисеем.

Минут через десять за спиной послышались чьи-то уверенные шаги, вспыхнул дополнительный свет и незнакомый мужской голос приказал повернуться.

Не знаю, что испытывал сидевший напротив нас в кресле Кондратьев (между своими Кондрат), но у меня этот спектакль ничего кроме чувства раздражения не вызывал. Переступая с ноги на ногу, рядом с Кондратьевым топтались два крепких парня, одного из которых сегодня я точно видел у музея. Так вот, оказывается, чьи это были люди.

Тяжёлый взгляд авторитета остановился сначала на ювелире, потом на мне. Серые с лёгким прищуром глаза смотрели без всякого выражения. Для человека, который не в ладах с законом, ни его крупное невыразительное лицо, ни его розовая рубашка в паре с зелёными брюками никакими особыми криминальными приметами на фоне остального человечества не выделялись.

– С Климентьевой давно знаком? – спросил он у меня.

– Три дня.

– А зачем встрял?

– Мама так воспитала.

– Ну и что мне теперь с тобой делать, наградить медалью за спасение утопающих?

– Наручники с нас сними, – без всякой надежды попросил я.

– Хочешь повторить свой подвиг?

Я промолчал.

– Браслеты с него снимите, но глаз не спускайте, – приказал Кондратьев телохранителям.

Те сняли с меня наручники и снова застыли рядом с авторитетом. Рук ниже запястий я не чувствовал.

Я кивнул на ювелира:

– И со старика тоже.

Телохранители глянули на Кондратьева, но тот не сказал им ни слова.

– А теперь расскажи, что тебя на самом деле связывает с Климентьевой? – закидывая ногу на ногу, предложил он мне.

– По-видимому, то же, что и тебя, – сказал я, – Чугунов. Это она заложила меня твоим шестёркам?

Пальцы на руках стало покалывать.

Кондратьев потёр подбородок:

– Ты знаешь, где она?

– О! – грустно произнёс я. – Я смотрю, девочка и с тобой была не до конца откровенна.

Выдерживая паузу, Кондратьев дважды провёл языком по дёснам.

– Во всяком случае, на квартире её можешь не искать, – добавил я.

– Где её нет, мы и без тебя знаем, – по-хозяйски разглядывая меня, сказал Кондратьев, – ты нам лучше скажи, где она может быть.

Мои пальцы наконец-то стали меня слушаться.

– Когда твои шустрики меня опрыскивали, я как раз над этим и работал.

Кондратьев кивнул на ювелира:

– Старик тоже в деле?

– Это ювелир, – равнодушно бросил я, – хотел у него проконсультироваться по поводу перстня.

Мышца под правым глазом Кондратьева непроизвольно задёргалась. Ювелир заёрзал. Глядя на него, я тоже забеспокоился: в таком состоянии проболтаться все равно что поделиться радостью с близким человеком.

– Ювелир, говоришь? – глаза Кондратьева оживлённо блеснули.

Ювелир дёрнул головой так, словно ему вдруг перекрыли кислород.

– Ну, тогда пусть растолкует мне, что означает такое словечко, как бикса?

Ювелир сглотнул слюну: