Роман Веков (Кукуев) - Три сестры мушкетера. Время поиска

– Как же не повезло, если он там всем командовал. – Ну, и фантазии у вас, сударыня, подумал я.

– Да, когда их всех загрузили в аэробусы, а он садить помогал, то про него опять забыли. Он один-одинешенек на льдине остался.

– Они, что, радио тоже забрали?

– Все забрали, все как есть. Одну воблу сушеную оставили.

– Одну штуку?

Она слабо засмеялась, а потом, видимо вспомнив о своем горе, вздохнула:

– Не, один мешок. Вот. И он на этой льдине до весны дрейфовал, так что его в Индию отнесло.

– Так вы в Индии познакомились?

– Что вы! Он из Индии пешком по горам с ёгами ушел, всему-всему у них научился, а потом наши пограничники его в лесу от медведя спасли. Не везло ему всегда.

– Ну, почему же не везло, ведь спасли же? – Я старался направить ее мысль в нужное русло. – А потом что было?

– Потом он работал на лесосплаве маркшейдером, ну, маркировал бревна, чтобы потом можно было сосчитать, сколько срубили и сколько сплавили, – объяснила Клава. – А потом ему опять не повезло…

– Ему очень повезло, он же встретился с Клавой, – заботливо сказал я.

– Он не сразу со мной встретился. – Она видимо испытывала удовольствие, перечисляя то, как не везло Генке. – Там у них один плот развязался, и он на бревне приплыл на Бакинские камни. Ну, его на эти камни выбросило, а то бы он и дальше плыл. И он чуть не сгорел там в нефти. – Она опять начала всхлипывать.

– Клава, Клава, ну не надо плакать, такая хорошая девочка, все глазки себе испортишь, – засюсюкал я, потому что катастрофически начало светать.

– Я не девочка, – сказала Клава. – Мне девятнадцать лет, у меня дочка есть девочка… – и она опять разрыдалась.

– Ну, не хочешь про моряка своего рассказывать, не надо. Про дочку расскажи!

– Я про Генку хочу, он же гад меня бросил, не девочка…

Я почувствовал, что мне уже с ней не справиться, но отступать было некуда, и я опять спросил, как они все-таки познакомились.

– Он на последнем пароходе приплыл в Большое, там раньше пароходы по реке ходили, а потом она обмелела, и они не стали. Он на последнем пароходе приплыл, и его опять забыли.

– Тут ты его и пожалела?

– Нет, я тогда со Славкой-мужем жила, а потом он в Турцию челноком уехал и пропал, я тогда Генку пожалела. Он в Доме рыбака бесплатно жил. За дрова.

Я уже очень устал, и, чтобы как-то завершить этот бред про моряков и турецких челноков за дрова, взял Клаву за руку и спросил:

– Хорошо, а зачем вы с Генкой решили ограбить Калерию Тимофеевну? И куда вы ее дели?

Она дернулась, а потом неожиданно прижалась к моей груди так, что Кошка, про которую я почти забыл, закряхтела и зашипела, а Клава стала ее целовать и гладить, приговаривая:

– Я же вас сразу узнала, по кошечке, по Мурлиночке. Вы же мне поможете, вы же всем скажете, что я не сама, это Генка меня заставил, ведь скажете же?

– Будет, голубки ворковать, понял? – раздалось у нас за спиной. – Я тут уже давно на вас любуюсь…

– Петрович, – сказал я, – нехорошо подслушивать.

– Я про себя вопрос решал: охмурит тебя Клавка или нет? – подмигнул мне бывший мент. – Понял! Как она тебе про челюскинцев заливала!

– Я не заливала, дядя Петрович, я всю чистую правду про Генку рассказала, чтоб он меня понял, чтоб помог. Ведь поможете?

Клавка жалобно заглянула мне в лицо.

– Ты нам, Клавушка, поможешь, – сказал Петрович, – если, конечно, не ищешь лишних проблем. Понял?

– Поняла… – поправил я.

– Хорошо бы, – сказал Петрович.

– А Генка? – спросила Клава.

– А ему опять не повезет. Только на этот раз мы его не забудем. Зараза он, Генка твой, – сказал Петрович, задумчиво глядя на порозовевшую от рассвета воду. – Я ни лодки, ни паромщика не нашел, понял?

Но вы-то уже, наверное, сами поняли, а мне рассказал Петрович, что именно Калерия Тимофеевна оказалась для всех наших знакомых той самой доброй заморской тетушкой. Чувство, возникшее у Ленки и Саида на почве ремонта, окончилось маршем Мендельсона. И теперь он со своей молодой женой обретался у Калерии в качестве сподвижника и охранника. Так что нелегкий бизнес со всеми прелестями рэкета наш доблестный джигит променял на спокойную жизнь управляющего кошачьим хозяйством и благоверную в русской глубинке.

Будучи в прошлом владелицей отеля в своей солнечной Швейцарии, Калерия Тимофеевна помогла и Петровичу с Тамарой на их новом поприще.

И я полагаю, что именно с момента появления Дерзайцевской барыни в Большом, Генка решил, что с ее деньгами его дальнейшая жизнь будет обеспечена, но как к ним подступиться, оставалось для «челюскинца» загадкой.

Как нам уже известно, в период своей неудачливости он проживал в бывшем Доме рыбака за то, что работал там истопником. Правда, я сомневаюсь, чтобы он топил, как считает Клавка, дровами. Но когда Дом рыбака в один прекрасный день стал «Отелем Тамара», Генка оказался не у дел.

Следовало срочно искать крышу над головой и средства на пропитание. Генка сел на первый попавшийся автобус и оказался на Мышеславльской переправе, а потом и в самом этом славном городе. Направо от пристани в Мышеславле, как известно, имеется ряд магазинов. Можно было попроситься туда грузчиком, но где тогда жить? Неунывающий, познавший тайны йоги «маркшейдер» пошел налево и оказался в краеведческом музее. Там он обрел и кров, и скромную зарплату сторожа. Но в Большом оставалась Генкина зазноба – уборщица Дома рыбака.

Получив аванс, он решил проведать ненаглядную, но вдруг оказалось, что отель «Тамара» в ее услугах также больше не нуждается, а взята она теперь сердобольной Калерией Тимофеевной к себе в дерзайцевский дом ходить за котами. Генка почуял, что это – судьба, и отправился в Дерзайцы. Произошла бурная встреча, после которой Генка сделался желанным гостем в кошачьем раю.

В доме Калерии Тимофеевны Генка старался производить благоприятное впечатление – эдакий бывший неудачник, который наконец нашел свое призвание в краеведческом музее. Это сейчас он пока сторож, а потом закончит институт и станет самым научным сотрудником. Он очень привязан к Клаве, которая, несмотря на свою наивность и простоту, сумела наставить его на путь истинный. Даже Саид зауважал Генку после того, как тот неведомыми путями заимел допотопную «Волгу» и своими руками превратил эту рухлядь в средство передвижения. Со слов Клавки Генка знал о существовании сейфа в доме Калерии Тимофеевны и не сомневался, что пустым он быть не может.

И, вдруг, рассказала напуганная обещаниями лишних проблем Клавка, позавчера все сотрудники Мышеславльского музея во главе с директором ухали на три дня по делу в Москву, закрыв музей и оставив там одного Генку. Кроме Генки была еще старуха-уборщица, но ей позволили пока не ходить на работу, потому что убирать все равно не за кем. И Генка опять понял, что его час пробил. Оставалось только под благовидным предлогом отвезти Калерию Тимофеевну в музей, запереть, завладеть ее сумочкой с ключами, быстренько смотаться в Дерзайцы и открыть сейф.