Роман Веков (Кукуев) - Три сестры мушкетера. Время поиска

– Пока что нет. Жаль будет, если он не сумеет найти пропавшие документы. На всякий случай пытаюсь разобраться в черновиках.

– А они как-то связаны с кошками?

Я не стал скрывать своего любопытства.

– Конечно, – вздохнула она. – К сожалению, самые ценные по стариковской привычке я всегда носила с собой. А лежали бы они преспокойненько в сейфе, я бы сейчас могла составить повторный запрос и восстановить право на свое, так сказать, изобретение. Но, пойдемте лучше перекусим и поболтаем, чтобы отвлечься, – сказала она, вставая.

На веранде был уже накрыт стол. Огромную миску зеленого салата окружали всякие деликатесные закуски, нарезки и заедки, а во льду стояла пара бутылочек датского пива. На отдельном столике раздувал бока самовар. Вы, пожалуйста, не подумайте, что во время моего сна, не забыть бы, кстати, его вам рассказать, наша изящная дама орудовала вокруг самовара с сапогом. Самовар, конечно, был электрическим и изображал, естественно, кота.

Мы уселись в удобные плетены кресла, кошки устроились поодаль, и Калерия Тимофеевна начала свой рассказ издалека, как и все в этой истории.

Родоначальником славного рода Дерзайцевых считается Федюк сын Тимофеев, служивший во времена Ивана Грозного толмачом при его дворе. Заметим попутно, что толмачи жили тогда преимущественно в столичном Толмачевском переулке. Для несведующих стоит объяснить, что толмач – это переводчик, но не письменных источников, а устной речи. Поэтому нельзя уверенно сказать, мог ли предок Калерии Тимофеевны прочитать в подлиннике «Страдания молодого Вертера», тем более что они были написаны великим Гете лет через двести с лишним, но всякие посольские речи и приветствия он переводил вполне бойко, за что справедливо получил прозвище Дерфедюк, так как можно догадаться, переводил он с тогдашнего немецкого.

Собираясь идти воевать Казань, Дерфедюка взяли с собой на всякий случай, трезво понимая, что никакими немцами в бунтарской Казани и не пахнет. Но во время этого похода Дерфедюк так преуспел, что в позднейших документах он уже упоминается как стряпчий Федор Тимофеев сын Дерзайцев, пожалованный за Казанский поход не только полным именем, новой фамилией, чином стряпчего, но и деревенькой Зайцевкой на царских землях. Исследователь, не знакомый с семейной легендой, может предположить, что фамилия была образована от прозвища и названия царской дачи, но окажется не прав.

Семейное же предание гласит, что именно во время похода на Казань царево воинство испытывало сильную надобность в продовольствии, поэтому каждый промышлял, как мог. Федюк же, как оказалось, очень ловко умел ловить зайцев, и еще лучше умел их приготовлять, чем заслужил большое уважение у окружающих и новое прозвище Заяц. Однажды наш бойкий толмач имел дерзость поднести свое фирменное блюдо самому царю. Ивану Грозному так понравилась свежая зайчатина, что он, «утерев державною ручкою, – деликатно подчеркивает предание, – царскую бороду», изволил спросить:

– Кто таков?

– Федюк сын Тимофеев, немецкий толмач, по прозвищу Дерфедюк, – как положено бойко отрапортовал тот, поклонился и добавил: – Верный царев холопишко.

– Зайцем его у нас кличут, царь-батюшка, – доверительно добавил кто-то из приближенных.

Царь, как всякий русский человек, а можно сказать и просто, как человек, от еды добрел. Поэтому, похвалив еще раз толмачевскую, обратите внимание, стряпню, он строго приказал:

– Именоваться тебе впредь Федором Тимофеевым сыном Дерзайцевым, моим царским стряпчим. А в память об этом даю тебе свою деревеньку Зайцевку к северу от Москвы близ града Мышеславля.

Новоиспеченный стряпчий ответил, дескать, рад стараться, оказанную милость оправдает и живота своего щадить не намерен, и детям, паче такие появятся, царский завет наследственно передаст.

Источники подтверждают, что стряпчий Дерзайцев действительно живота не щадил и особую ревность при обращении мордвы выказал, за что был «из царевых рук золотым пожалован». Детками Федор Тимофеевич тоже не остался обижен, имел он семерых сыновей и четыре дочери. Дальнейшая судьба рода достаточно типична.

Добродушная Калерия Тимофеевна не стала мучить меня перечислением имен и дат жизни своих предков. Она просто сказала, что, с точки зрения научной и медицинской, любое генеалогическое древо представляет собой как бы наглядный результат такой, с позволения сказать, человеческой селекции. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что получив ветеринарное образование, по причине необыкновенной любви к животным, она стала заниматься селекционной работой с кошками.

Как бы в подтверждение ее слов, Мурлина, которая ни на минуту не оставляла своей хозяйки, очень красиво изогнулась, выгнула крючком хвост и задушевно произнесла свое «мя». Остальная разномастная Калерина свита тоже зашевелилась и представила живыми фигурами ясное объяснение того факта, почему представительница древнего рода занялась именно кошками.

– Они же все такие красивые и ласковые существа, – продолжала хозяйка. – Ну, посмотрите.

Я понял, что ей хочется услышать похвалу своим сокровищам, и, искренне согласившись с ней, все же снова поинтересовался каменной кошкой из сейфа.

– Да, – улыбнулась Калерия, – эта-то кошечка и определила мою судьбу. К тому же с ней связана еще и романтическая история.

История оказалась и вправду романтической. Отец Калерии, Тимофей Степанович, вопреки семейной традиции стал не военным, а художником, закончив Петербургскую академию с отличием и получив пенсионерство в Италии для дальнейшего совершенствования в мастерстве. Не смотря на вольнодумные настроения, распространившиеся в начале двадцатого века, учиться потомку старинной фамилии в общедоступном заведении вместе с пусть и талантливыми представителями разночинного населения было, в общем-то, невместно. Но все дело объяснялось тем, что в детстве Тимофей Степанович упал с лошади и сломал обе ноги. Ноги почему-то плохо срослись, он остался хромым и для военной службы сделался непригоден. Ему можно было бы заняться филологической наукой, потому что все в роду Дерзайцевых наследственно обладали большими способностями к изучению языков, но рано обнаружившийся живописный талант окончательно определил жизненный выбор.

В Риме Тимофей Степанович жил на Русской вилле, водил дружбу с кем полагается и очень увлекался античными древностями. Наделавшие много шуму раскопки в Двое и открытие английским ученым Шмерлоттом связи Древнего Рима с Древним Китаем были тогда у всех на устах.

Затем произошла японская война. Русская вилла наполнилась патриотическими настроениями. В Италию приезжали на лечение пострадавшие в боях соотечественники. Но Первая Мировая война и дальнейший переворот в России изменили все. Связь с родственниками прекратилась. Русские эмигранты наводнили Европу, но отношение к ним сделалось двояким: с одной стороны – вроде те же знакомые лица, а с другой – теперь уже без средств к существованию. Образовывались и фонды, и общественные вспоможения – но зачастую дело кончалось лишь банкетами и патриотическими речами. Каждая новая порция эмигрантов была еще беднее, чем предыдущая. Рассказывались совершенно невероятные вещи о жизни в неведомом Харбине, и все эти новости казались русским, жившим за границей с дореволюционных времен, полной фантасмагорией, но как бы то ни было, доходы с родины перестали поступать, поэтому следовало серьезно думать о заработках, а не уповать на вдохновение.