Дарья Аппель - Monsieur Serge. Истории приключений и испытаний князя Сергея Волконского

– А такое всегда было у него в обычае, между прочим, – подхватил Раевский. – Мы все памятуем об участи Сперанского. Да и не только его. С командованием военным такая же история получалась…

Разговор продолжился в таком ключе еще долго, и Серж, не в силах слушать разглагольствования хозяина дома, отошел от них, сразу же наткнувшись на Софью Алексеевну.

– Мой супруг бывает по-настоящему несносен, – проговорила мать семейства с тонкой улыбкой, свидетельствующей о том, что на мужа она нисколько не сердится, хоть и утверждает обратное. – Вы, князь, дали ему тему для разговоров на ближайшие вечера два, а то и три.

– Я не нарочно, мадам, – ответил Серж, присаживаясь на канапе.

Только они присели, как подбежала Мари с шалью на руках.

– Вот, maman, вы просили… Вам нынче зябко? – произнесла она, искоса поглядывая на Сержа. Он вспомнил, что она была свидетельницей его недавних пререканий с Александром Раевским. Интересно, какие выводы это юное создание сделало о нем?

– Отнеси это, пожалуйста, Элен, ей нужнее.

– А где она? – нахмурилась Мария. – Здесь ее не видать.

– Конечно, в саду, где ей еще быть, – произнесла Софья Алексеевна. – Под сиренью, где она обычно сидит. Разумеется, сидит как есть, с голыми плечами и грудь вся нараспашку!

– Позвольте, это сделаю я, – обратился внезапно Серж к Мари.

Та обратила взор на маменьку, удивившуюся внезапной просьбе князя ничуть не меньше, чем она. Мадам Раевская лишь кивнула оторопело, и Волконский без труда принял из рук девушки кашемировую синюю материю с длинными кистями.

…Он сам не понимал, почему решился на подобную дерзость. Последний раз такое с ним было еще тогда, когда нынешнее столетие только-только начиналось. Сколько шалей он перетаскал этой княжне Мари Ростовской, сколько листов нот он переворачивал во время ее бесконечных фортепианных экзерсизов, дабы только быть с ней рядом! Однако оказалось, что мил ей не он, а дерзкий Нарышкин, который смотрел на нее с крайним пренебрежением и уж конечно, не потрудился бы даже поднять ее упавшую перчатку. Из-за этой перчатки они с тем Нарышкиным и повздорили, назначив дуэль, которая не состоялась. При этом молодой граф дал торжественное обещание, что никогда на прелестнице не женится, потому как «и в самом деле не питает к ней никаких чувств». С тем, чтобы через год коварно посвататься к княжне и получить столь желанное Сержем «да». Сердце его не разбилось на тысячу осколков, как это часто бывает после первого серьезного чувства, окончившегося фиаско, но этот и последующий опыты сделали его куда более циничным. С тем, чтобы нынче, в свои 35, затянутым по уши в интриги политические, обремененным усталостью, все чаще обостряющимися хворями и запутанными делами, влюбиться так же, как влюблялся в восемнадцать. А ведь сия Элен даже и не в его вкусе… Он всегда предпочитал жарких брюнеток с огненными глазами и выразительными формами, каких так легко представить рядом с собой в постели в совместном танце страсти. Таких, как младшая Раевская, Серж никогда не замечал. Но все познается в сравнении…

Князь вышел в сад, неся на руке большую шаль, словно мантию для облачения королевы. Он не знал, что скажет нынче Элен. И что будет дальше. Одно знал – долго в себе он это чувство держать не сможет. Особенно когда вечер такой дивный, и сирень так приятно благоухает…

Шум гостиной остался за спиной, совершенно не тревожа князя. Последние лучи заката догорали за дальними холмами. Бледный месяц сверкал в лиловом небе, и уже начали стрекотать сверчки – пока робко, только примериваясь. Сад Раевских был посажен не так давно и ограничивался кустами сирени, яблонями и грушами, между которыми были насыпаны узкие дорожки. Найти Элен не составило труда – справа от себя Серж заметил простенькую, четырехугольной формы беседку, в которой она и должна была находиться – но спешить к ней не хотелось. В голове стоял звон, сердце томилось новым ожиданием. Он встал посреди дорожки, взглянул на небо, такое таинственное и обещающее невесть что. «Передам ей шаль, откланяюсь и уеду отсюда по-английски», – непонятно почему решил про себя Волконский. – «Это, право, крайне глупо. Мне не восемнадцать лет, в конце-то концов». Потом передумал: «Нет, я останусь, мы поговорим. Девице непременно хочется пообщаться с кем-либо себе подобным… Ей есть что сказать, но некому. А я ее выслушаю. А там видно будет». С сим князь свернул к беседке и сразу же, как только услышал голоса, вздохнув то ли от разочарования, то ли от облегчения. Элен сидела не одна, а со старшей сестрой, которая попеременно жаловалась то на холод, то на духоту, то на несносные мужские разговоры, то на глупую дамскую болтовню, то на комаров, то на жуткий запах сирени, от которой у нее болит голова и сейчас же вырвет… При виде Сержа Катрин натянуто улыбнулась и спросила:

– Вы пришли нас звать домой? Как это мило…

Князь сказал, обращаясь к Элен:

– Собственно, ваша мать просила передать вам это… – и протянул искомую шаль, тяготившую его руки.

Он немедленно почувствовал себя глупо, потому как девушка уже облачилась в шерстяную, красную с белым, накидку старшей сестры. Однако же это не помешало ей улыбнуться и проговорить слова благодарности. Катрин Орлова с иронией перевела взгляд с сестры на Сержа и произнесла чеканным голосом:

– Но трудились вы не зря… Мне тоже простывать вредно, в таком вот положении.

Князь покорно отдал свою ношу жене своего приятеля, и она продолжила:

– Вы присаживайтесь, мсье Серж. Насладимся этим дивным вечером, пока сии противные насекомые не выпили из нас всю кровь.

Комары и впрямь роились вокруг них, но князь этого не замечал. Он присел рядом с Элен, так, что их тела соприкасались, и старался не выдать лицом, сколь сильно это обстоятельство его нынче волновало. Девушка не отстранялась, не отодвигалась, а спокойно сидела, вставляя краткие реплики в длинный монолог сестры, состоявший почти полностью из жалоб на хозяйственные нужды и на несправедливость положения.

– Это лето обещает быть крайне знойным, а на море мы так и не выедем, – вздохнула Катрин. – У Мишеля, как всегда, дела службы, да и мне уже в августе, получается, надо никуда не отлучаться, если я, конечно, не захочу родить в карете или в чистом поле… Знаете ли вы, князь, что я появилась на свет прямо на бивуаке под Дербентом, когда воевали с персами? – обратилась она без всякого стеснения к Сержу.

– Не знал такого замечательного обстоятельства, – откликнулся он, заметив, что Элен несколько покраснела – очевидно, сестра уже замучила ее разговорами о родах. – Ваша мать – воистину героическая женщина.

– Да, я куда трусливее, – произнесла Катрин. – Мне страшно-то в своей спальне рожать, не то что за тридевять земель, где не было ни врача, ни акушера, а только граф Пален с графом Ливеном, которые стояли как оглашенные, не зная, что и делать. Роды получились трудные, что немудрено.