Дарья Аппель - Monsieur Serge. Истории приключений и испытаний князя Сергея Волконского

Так и оказалось. Орлов игнорировал собрания, но при этом по какой-то странной причине остался в курсе всех их дел и планов. О чем и не преминул заметить Волконский.

– Я прекрасно знаю, что кто старое помянет, тому глаз вон, – начал он тихо, глядя на открытое, разрумянившееся и сонное лицо собеседника. – Но скажи, откуда ты вот все это знаешь?

– Серж, рассуди сам. Ну как мне будет возможно выйти из вашего кружка? Мне, как дивизионному командиру? – усмехнулся Орлов, и князь вспомнил, каков он был тогда, в Париже… Как он тогда появился в экипаже очень кстати и сколько пуль послал неизвестному – скорее всего, филеру – признавшему Сержа в том нелепом маскараде… Парочка из них своей цели достигла, а Волконский благодаря приятелю вышел из этой переделки невредим.

– Так ты хочешь вернуться? – уточнил он.

– А я никуда и не уходил, – пожал плечами Мишель. – И по-прежнему готов ко всевозможному исходу событий. Но скажи мне про поляков – зачем ты с ними связался?

– Как зачем? Мы не в том положении, чтобы перебирать союзниками, – нахмурился Серж.

– Они потребуют независимости. Причем сразу же. И на собственных условиях. А губа у них не дура, сам понимаешь.

– Пусть требуют. Посмотрим, что им скажет на это наш черный полковник.

– Он что, теперь старше тебя? – Орлов широко распахнул серые, навыкате, глаза. – И ты всецело одобряешь то, что он говорит?

– Повторюсь, я не в том положении, чтобы выбирать, – почти отчаянно произнес князь. – А этот, по крайней мере, знает, чего хочет. В отличие от тех, питерских… Помнишь?

– А то как же. Как такое позабыть? – рассмеялся Мишель, уже готовый передразнить в голос всех членов петербургского общества, которых он видел на Киевских ежегодных контрактах. Те представляли собой толпу весьма разношерстную и, казалось, не связанную никакой единой целью, кроме самых общих – «сделать так, чтобы всем жилось лучше». Трубецкой, правда, упомянул, что желает «прекратить все беззакония и удалить от власти лиц, творящих беззаконие». На то один из Муравьевых – то ли Матвей, то ли Сергей, проговорил: «Не хотите ли вы сказать, князь, что вы желаете удалить от власти государя?» Трубецкой побледнел. Этого в планы петербургского общества явно не хватило. «Кто же еще источник всех беззаконий, сами посудите?» – начал обличающим тоном этот молодой человек, покамест князь Волконский не произнес: «Довольно, давайте обсудим возможность совместных действий».

– Да, я понимаю, что Пестель хочет слишком многого, – продолжил Волконский. – Как и я. Как, кстати, и ты, и не отрицай. Мы все здесь фигуры, а пешек нет. Так что я считаю разумным выдавать пальму первенства кому-нибудь одному по очереди.

– Но никто из нас не имеет замашек Бонапарта, – возразил Орлов. – Мы хотим взять власть для всеобщего блага, а этот – для себя одного. И поступит он с нами так же, как поступил корсиканец с теми, кто имел глупость становиться его соратниками и друзьями.

– Все так думают про Пестеля, но все это – лишь спекуляции. Озвучивание собственных страхов, – медленно произнес Волконский. По мере беседы с них обоих слетела досадливая сонливость и пропало желание разъезжаться по домам.

– Пусть так. А тебе разве ничего не страшно, Серж? – спросил Орлов, подбавив в голос ехидства. – Ты все рассчитал и предвидишь победу, не так ли? Вот я признаюсь честно – ни черта ничего не знаю, особенно после того, как ты сказал, что твой ментор в опале и хрен пойми когда он из нее выйдет… И да, ежели ты это хочешь услышать, – мне страшно. У меня жена, ребенок вот скоро будет, куча всяких домашних и прочих обстоятельств. Ежели я влипну, так по самые уши, и со мной вместе, сами того не сознавая, влипнет с дюжину-другую человек, если не более. И это я не считаю еще людей под своим командованием.

– Но при этом ты остаешься с нами и никуда не уходишь? Да еще и рисковать готов был? – спросил Серж, производя в уме нехитрые вычисления. Венчался с Катрин Раевской его приятель всего лишь год тому назад, а хлопнул дверью в феврале. Выходит, он только и узнал, что станет отцом, примерно в тех числах… И сразу же решил расставить все точки над «и», что похвально.

– Как видишь, – вздохнул Орлов. – Ежели я туда влез в первый раз, то вылезти уже никак.

– Так ты не трус. Это мне смелым быть хорошо – мне некого и нечего терять, – сказал Волконский. Не первый раз он произносил эту фразу – но нынче заметил, что проговаривает ее иначе, не так уверенно, как ранее. Хотя обстоятельства ничуть не изменились.

– Да брось, это уже больше чем частное дело меня одного, – проговорил граф. – Ежели ты намекаешь на мое семейство.

– Хочешь сказать, они тоже все знают о Союзе? – Волконский оглянулся на дверь, заметил высокий силуэт графини Орловой и заговорил тише.

– Ну как не знать – знают, – Мишель не озаботился перейти на шепот. Но, как с усмешкой заметил Волконский, его приятель поспешил погасить недокуренную трубку, слыша приближение жены.

– И что на это говорят?

– Сам можешь пойти да спросить моего тестя, – отрывисто отвечал Орлов.

– Что вы хотите спросить у papa? Он себя чувствует неважно и пошел спать! – раздался громкий голос Катрин. – И нам уже давным-давно пора последовать его примеру! Мишель, поехали уже домой. Я думала, ты давно уже приказал запрягать!

Орлов виновато поспешил за ворота, чтобы найти кучера. Прежде чем последовать за мужем, Катрин мельком глянула на Сержа и произнесла:

– Ах, это вы задержали Мишеля! Ну как всегда. Впредь постарайтесь учитывать, что он, в отличие от вас, живет не один и не располагает такой уймой свободного времени по вечерам!

Прежде чем Волконский попытался извиниться, Катрин спустилась с крыльца довольно резво для своего положения и ушла вслед за мужем.

«Пора и мне, получается», – подумал Серж с сожалением. Шальная мысль прокралась в голову – а что, если дотянуть до последнего и остаться под каким-либо предлогом здесь на ночь? Возвращаться в этот замок графа Ледоховского, мрачный и полуразрушенный, будить денщика, валиться на жесткую постель, подкладывая под голову продавленную подушку, и часами ждать, пока Морфей смилостивится над ним… С рассветом вставать, выпить холодного чаю – кофе тут и не дождаться можно – и опять проживать этот день до вечера… Наверное, так люди его положения и статуса в конце концов заводят семьи – устав от кое-как скроенного быта, вечного одиночества, холодной постели и осознания того, что дальше – лишь великое ничто, загробная жизнь или как еще называют все это?

…Когда Серж уходил, то взглянул на второй этаж, восточный флигель, в котором светилось одинокое окно. Он не знал, кто из семейства Раевских так припозднился, но почему-то показалось – именинница. Может быть, она его нынче и видит, бредущего по саду, в своей позе, скрестив руки за спиной. При этой мысли Серж, недолго думая, обернулся и махнул рукой на прощание. «Надобно иметь повод сюда приезжать почаще», – сказал он себе, усаживаясь в бричку. – «Одному, верхом, как угодно. А то так толком и не поговорили».