Александр Охотин - Сначала была война

– Ну, рассказывайте, Марина Ивановна. Что наделал этот негодник?

Марина Ивановна принялась живописать о том, как вор и бандит Гусев чуть не убил высокочтимого «Серёженьку Марьина». Так и сказала:

– Только что я стала свидетелем безобразной драки, которую устроил Гусев. Гусев чуть не покалечил Серёженьку Марьина. Он, наверное, мог бы его даже убить, если бы я не оказалась там вовремя.

– Ничего я не устраивал! – крикнул Ромка. – Он сам первый полез! Птицын и Васькин это видели!

– Гусев, тебе ещё дадут слово! – прервал его директор. Продолжайте, Марина Ивановна.

– А что продолжать? – сказала воспитательница. – Пусть Гусев сам объяснит, почему он напал на Серёжу.

– Хорошо, – согласился директор. – Ну? Что скажешь, Гусев? Почему ты избил старшего товарища?

– Товарища?! – возмутился Ромка. – Фашисты мне не товарищи!

За столом поднялся возмущённый гул. Директор Ромке:

– Гусев! Ты совсем распоясался! Ты знаешь, что у Серёжи и мать, и отец геройски погибли на фронте?! Они сражались с фашистами ради всех вас! Они отдали свои жизни, чтобы вы остались живы!

– Это его родители сражались! А такие гады, как этот, были предателями и полицаями! – ответил Ромка.

Шум за столом усилился, стали отчётливо слышны возмущённые реплики.

– Выбирай слова, Гусев! – прикрикнула на Ромку Марина Ивановна.

– Вот-вот, именно! – поддержал её Вячеслав Дементьевич. – Надо выбирать слова.

– Я и выбираю, – сказал Ромка. – Фашиста называю фашистом, гада – гадом.

– Гусев! Хватит уже! – крикнула из-за «судейского стола» Марина Ивановна. Что за манера обзывать товарищей!

– Я же сказал, что фашисты мне не товарищи! Почему он меня преследует?!

За столом теперь был не просто шум, а самый настоящий гвалт.

– Тише, товарищи, тише, – обратился к «педагогическому коллективу» директор. Когда шум за столом стих, Вячеслав Дементьевич говорит Ромке:

– Во-первых, Гусев, перестань обзывать Серёжу, а во-вторых, скажи, когда это он тебя преследовал?

– Когда?! А с самого начала! Утром! И теперь он сам полез драться! Думал, что большой и справится! Ошибочка вышла! Не справился! Вы спросите у Птицына и у Васькина! Они всё видели!

– Ладно, – сказал директор. – Птицын, что вы с Васькиным видели?

– Всё видели, – ответил Коля. – И как Марьин стал приставать к Роме, а потом полез драться. И как Рома дал ему сдачи, мы всё видели. Правда, Вась?

– Ага, точно, – подтвердил Васька.

– Птицын, Васькин, – сказал Вячеслав Дементьевич, – вы что, не знаете правил? Когда отвечаете, надо вставать.

Коля и Васька поднялись с кресел.

– Ладно, садитесь уж… – сказал им Вячеслав Дементьевич. – Я вас понимаю. Вы хотите выгородить своего нового товарища. Только я вам не верю, потому что хорошо знаю Серёжу.

Потом Вячеслав Дементьевич обратился к «педагогическому коллективу».

– Товарищи, – сказал он, – я всё-таки считаю, что нужно дать Гусеву шанс. Он у нас только второй день. Даже первый. Он не привык ещё к нашим порядкам. Пусть пообещает, что больше не будет устраивать драки, и будет вести себя хорошо.

А стоять Ромке было трудно. Мучила боль, хоть уже и несильная. Из-за этого он уже с трудом понимал, что говорил Вячеслав Дементьевич. Неожиданно Ромка снова услышал голос девочки с летучей повозки:

– Я же говорила тебе, чтобы ты восстановил энергию. Почему не восстанавливаешь?

– Как её восстановить? – тихо проговорил Ромка.

– Просто, – ответил голос. – Взял, и восстановил.

Потом прорезался шум за столом и голос Вячеслава Дементьевича:

– Да, теперь это непросто. Думать надо было раньше. Восстановить репутацию всегда труднее, чем её потерять. И вообще, стой спокойно. Провинившемуся положено стоять, а не вертеться из стороны в сторону?

– Стоять положено провинившемуся? – спросил Ромка.

– Да, провинившемуся, – повторил директор.

– Вот пусть тогда Марьин и стоит, а мне трудно стоять, потому что болит. Сил больше нет.

– А избивать Серёжу были силы?! – возмутилась Марина Ивановна. – А теперь притворяешься, что нет сил?!

– Я не притворяюсь, – ответил Ромка. – И вообще, делайте, что хотите. Я страх как устал. Что вам от меня нужно?

Снова видение. Под самым потолком зала пронеслась и исчезла знакомая летучая повозка. Сидели на ней уже двое. Вместе с девочкой там был светловолосый мальчишка примерно её же возраста. Что удивительно, у Ромки мгновенно прошла боль. Вячеслав Дементьевич отвечает Ромке:

– Нужно нам не так уж и много. Мы хотим, чтобы ты раскаялся в своём поступке и извинился перед Серёжей за драку и оскорбление.

– Не буду извиняться! – ответил Ромка. – Не за что мне извиняться! И раскаиваться не в чем! Это он пусть извиняется и раскаивается!

– Извинишься, – «обнадёжил» директор. Потом Марьину говорит:

– Серёжа, подойди сюда.

Марьин, который сидел в первом ряду, встал, подошёл и с надменной ухмылкой встал напротив Ромки. Ромке противно было даже смотреть на него.

– Ну. Давай, Гусев, извиняйся, – сказал Вячеслав Дементьевич.

– За что? – спросил Ромка.

– За фашиста, – с противной ухмылкой произнёс Марьин.

– А ты извинись за вора, за то, что утром ударил. А ещё за то, что было, когда мы закончили убираться.

Марьин усмехнулся, и говорит:

– Ты и есть вор.

Ромка ему:

– А ты и есть фашист. Если ещё хоть раз полезешь драться, я тебя убью. Я смогу, я уже убивал фашистов.

Что тут началось! Поднялся такой крик и гам, что невозможно было разобрать, кто что кричит. Когда же, наконец, шум стих, директор сказал:

– Гусев, в наказание за сегодняшний проступок и за безобразное поведение на педсовете, проведёшь остаток дня в спальне.

Потом воспитательнице:

– Марина Ивановна, возьмите у завхоза ключ и заприте Гусева.

«Убивал фашистов…» Да, это было почти правдой. Хотя почему почти? Ведь когда Ромка выстрелил по взрывателю, по мосту уже двигались фашистские танки. Ещё и эсэсовцы, сидевшие на броне тех танков. Ромка и сам не мог ответить себе на вопрос, это ли он имел в виду, когда сказал, что убивал фашистов. Так или иначе, но это он, Ромка, взорвал заложенный партизанами заряд. Но в тот момент Ромка и сам прощался с жизнью. А на самом деле не так-то просто убить даже врага, фашиста.

Воспоминания. Проклятая память. Она никак не хочет выкинуть из головы те события. Вот и теперь, когда Ромка остался один в запертой спальне, те события как наяву вставали перед мысленным взором.

Амбар за посёлком Осинки. Охранники, стерегущие взятых в плен партизан. Казалось бы, что Ромке стоило бросить гранату в тех эсэсовцев? Что уж было проще? Ведь Ромка забрался тогда на крышу амбара, а охранники находились внизу, прямо под ним. Он их видел, а они его нет. Бросаешь сверху гранату, и всё – охранники убиты. Ромке останется только открыть дверь амбара, которая заперта всего лишь на щеколду, накинутую на петлю. Вынимаешь из петли деревянный клин, откидываешь щеколду – и партизаны на свободе. Но нет, кинуть в фашистов гранату Ромка не смог. Почему? А потому, что он видел их лица – обычные человеческие лица.