Вальдемар Крюгер - За Рифейскими горами

После разгрузки на берегу Агула «сенокосной амуниции», дед Захар заспешил в обратный путь. Еще дорогой сюда, приметил он в березовом околке молоденькие стройные деревца. Как раз, само то березки для черенков будут, подумал Захар. А ветки тоже зазря не пропадут. Будут веники на зиму, в баньке париться.

Иван вытянул из shy;-под свисающих веток черемухи лодку-плоскодонку. Матюша уцепился ручонками сбоку, помогая отцу. Лодка, визжа по галечнику деревянным, ссохшимся брюхом, нехотя съехала в воду.

– Матюша, там еще шест в кустах остался. Поди-ка, принеси, – произнес отец.

Матюша рысцой пустился к заветному кусту. Шест, как всегда, стоял прислоненным к разветвленному стволу черемухи. Марья принялась носить грабли да вилы в причаленную к берегу реки лодку. Иван разулся и забрел по щиколотки в воду. Его голые ноги белели в кристально-чистой воде реки. Выплеснув из лагушка вчерашнюю, застоявшуюся воду, он зачерпнул ковшиком студеной воды и для начала напился. Ох и вкусна наша водица. Затем начерпал ковшиком полный лагушок, и кряхтя, поднял его из воды. Тяжел! Пуда три верных!

Поставив в лодку, позвал жену.

– Марьюшка, иди садись, пока я лодку держу! Или може тебя подсадить? – прищурив лукаво глаз, произнес Иван. Марья довольно засмеялась. Все бы игрался! Сегодня не до этого будет, хватит вчерашнего.

Вчера, в первый день сенокосной страды, Иван и Марья были на покосе одни. Их сын, Матюша, рыбачил со своими друзьями.

После того как Марья, без помощи мужа, заняла место в лодке, Иван вышел на берег. Самое главное! Перемет поставить!

Матюша, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ждал отца. Его тоже волновала предстоящая рыбалка.

Длинная дратва, смотанная на деревянную дощечку, ощерилась отводками с поржавевшими рыболовными крючками. Снасть была на вид неказистая, но уже многократно испытанная в деле. В ведерке мирно дремали две дюжины пескарей и три ерша, не ведая, что их последний час близок. Перемет привязали одним концом к лежащей на берегу реки разлапистой коряге, занесенной наполовину бурым илом.

– Тятя, а наживлять тут на берегу будем, или в лодке?

– Да давай с пяток пескарей сразу подцепим, а остальных там, по делу, – ответил Иван.

Минуты через три отчалили. На шесте стоял сегодня Матюша. Вода в Агуле спала и слабое течение не могло унести лодку. Марья сидела в носу и смотрела довольно на сына. Гляди, как ловко шурует шестом. Молодец, помощник растет! Эх, нам бы дочку еще с Ваней!

Матюша был единственным ребенком в семье.

Иван, не замечая взгляда жены, наживлял крючки полуснулыми рыбками и разматывая перемет, опускал его осмотрительно в воду. Попав в родную стихию, пескарики враз оживали, шевеля бесцветными плавниками. Ерши же, пытаясь сопротивляться уготованной им участи, дергались и кололи руки Ивану острыми, как иголки, плавниками. Но и им пришлось отдаться року судьбы. Последний пескарь, оставшийся в ведерке, остался без крючка. Выпущенный на волю, он какое-то время оставался на поверхности воды, затем, враз ожив, исчез в пучине воды. Счастливчик.

Длины перемета хватило на все ширину протоки до острова. Бечева, привязанная на берегу к заветному колышку, выгнулась натянутой тетивой. Бурунчики воды отмечали поводки с насаженными на крючки живцами. Иван глянул еще раз на реку, почесал пятерней взлохмаченную шевелюру, и принялся выгружать лодку. Не на рыбалку приехали. А было бы собственно говоря неплохо порыбачить. Посидеть с удочкой на бережке.

Но деревенским мужикам такое удавалось нечасто. Пока ребятишками были, рыбачили на удочку. А как семью завел, остепенился, некогда ребячеством заниматься, не то зимой лапу сосать будешь.

Остров, что жители деревни Чаловки звали Ашпуровским, тянулся с добрых полуверсты. По берегам кустилась черемуха и ракитник, в подлеске толпились многочисленные кусты черной и красной смородины. Красная смородина, или как ее здесь все называли кислица, начала уже краснеть. Рясные кисти кислицы свисали до самой воды, завлекая к себе сверкающими алыми огоньками ягодами.

В середине острова раскинулась привольно обширная луговина. Трава стояла сплошной стеной. Каждый год радовал сенокос семью Ашпуровых. Коси, не ленись. Ставь копны, мечи зароды сена. Всю долгую зиму будет сыта вся животина.

Весной, в половодье, остров полностью исчезал под вешней водой, лишь только макушки кустов, торчащие размочаленными ветелками в мутных потоках взбушевавшейся реки, напоминали о его присутствии. Даже сейчас, в самый разгар лета, можно было видеть, как высоко шла полая вода. На стволах черемухи и редких березок висели бороды сухой травы, принесенные расшалившейся рекой. В половодье наносило на остров плодородного речного ила, вот и росла потом трава на сенокосе Ашпуровых, как на дрожжах.

Половодье влекло каждый год на берег реки и малого и старого. Особенно старики, всю зиму просидевшие на печи, выходили на берег реки полюбоваться на потрясающее зрелище. Стиснув самокрутки последними, еще оставшимися зубами, глядели они слезящимися глазами на разбушевавшуюся реку, вспоминая свои молодые годы. Да, когда-то и у нас был порох в пороховницах! А Агул-то, глянь на него, все такой же молодчага! Ох и прет же дурило!

После того, как начинала спадать вешняя вода, приходила желанная пора заготовки черемши, этого первого сибирского деликатеса. Не только люди, но и звери радовались крепкому запаху дикого чеснока. Особенно медведи, истощавшие после зимней спячки, восстанавливали растраченные силы, потребляя целебные коренья. Не случайно на немецком языке черемша означает « Bärenlauch » – медвежий лук. Сибиряки ценят черемшу не меньше косолапого Топтыгина. В тайге черемша растет целыми полянами, хоть косой коси. Возами возят люди черемшу домой, готовят окрошку, солят на зиму бочонками. Ешь черемшу – не будет цинги. Черемша – первейший сибирский дикорастущий овощ! Факт!

Весной в Сибири – самая прекрасная пора. Особенно в конце мая, когда цветет черемуха и все окрестные луга окрашиваются в оранжевый цвет от множества цветущих огоньков. Сибирская природа оживает после продолжительной зимы и ликует в предвкушении скорого лета.

Для молодежи, истосковавшейся за зиму по вечерним прогулкам по деревенским улочкам вдоль берега Агула, начиналась золотая пора. Сельские девчата, выряженные в цветастые сарафаны, идут, взявшись под руки, распевая любимую песню.

А белая кипень черемухи, ее духмяный дух, так и сводит их с ума.