Вальдемар Крюгер - За Рифейскими горами

От него и пошли в Чаловке Ашпуровы.

На следующее утро после рыбалки трех друзей, семья Ашпуровых встала, как и всегда, с первыми петухами. Сегодня они собирались ехать на покос. Еще позавчера Захар Ашпуров отбил косы. Весь вечер стучал он маленьким молоточком и его внучек, Матюша, не отходил от него ни на шаг. Что собственно говоря было не внове.

Захар Ашпуров, таежный найденыш, давно уже стал не только заправским мужиком, отцом троих детей. Теперь он патриарх семьи, основатель рода Ашпуровых, любимый домочадцами и уважаемый односельчанами. Только одно угнетало рано поседевшего Захара. Слишком рано ушла из жизни его ненаглядная Пелагеюшка, так и не увидевшая ни одного из их внуков. В одночасье скрутила ее злая болезнь-лихоманка. Как не бились над нею деревенские знахарки, ничего не помогло. Лежит теперь она на деревенском погосте под белоствольными березками. Часто ходит Захар к скромной могиле, его единственной, его Пелагеюшке.

Пелагея, дочь русских переселенцев, родилась здесь, в Сибири, и по праву считалась уже коренной сибирячкой. Захар познакомился со своей будущей женой на игрищах в ночь на Ивана-Купала. Навсегда запечатлелся в его памяти тот незабываемый день.

Еще с вечера деревенская молодежь табунилась за околицей села, собираясь идти к речке Коместайке. Там, у ее устья, где она дарила теплые воды господину Агулу, с незапамятных времен, жгли жители деревни Чаловки купальский костер. Еще загодя стаскали парни кучи хвороста и сушняка, благо, что лес находился под боком. Неси-волочи не ленись. С веселыми шуточками-прибауточками тащили хворост и целые сухостойные деревья деревенские парни и подростки, мечтая об одном. Скорей бы стемнело!

На просторной поляне в пойме реки первым делом водрузили длинный шест. На шесту болтался выбеленный морозами и ветрами коровий череп. Для какой цели висел на шесте череп животного, или если его не было под рукой, то просто отслужившее тележное колесо, никто из жителей Чаловки не знал. Если бы им сказали, что это языческий обычай, и что этот самый шест, с черепом коровы бабки Петушихи, что в позапрошлом году сожрали волки, является символом «мирового дерева», то они бы наверняка только пожали плечами, или бы в лучшем случае поинтересовались.

– Како ишо дерево? Мировое говоришь? Не, у нас токо сосны и листвяжки тут растут!

Но оставим «мировое дерево» в покое. Все эти тонкие нюансы, естественно молодежь деревеньки Чаловки не интересовали.

Поставленный шест, был обложен большим количеством собранного хвороста. Готово!

Как начало смеркаться, к полянке потянулись табунками и деревенские девчата. На голове каждой из девушек красовался венок. Белые ромашки перемежались с оранжевыми огоньками, синие незабудки с желтыми лютиками. Парни, завидев подходящих девчат, оживились, закопытили словно молодые жеребчики. Захар Ашпуров, невысокий, крепко сбитый парень, стоял в сторонке с закадычным дружком Илюшей Хохловым. Илюша, так и стрелял бесовскими глазищами, беспрестанно толкая Захар в бок.

– Смотри Захарка, сёдни и Нюрка пришла. А говорила не придет. А сарафан-то одела совсем новый. Попалит ведь, через костер-то скача.

Захар только буркнул что-то нечленораздельное, что в общем-то означало, «а тебе какое с того дело».

Илюша же витал в облаках, представляя себе, как он будет прыгать рука об руку со своей ненаглядной Нюркой. С Нюрой была еще одна девушка. Захар видел ее до этого пару раз мельком. Она была из соседней деревни Тарбыш, и приезжала погостить в Чаловку к своему дяде, суровому на вид мужику с подходящей для него фамилией Суровцев, по имени Степан.

Между делом стемнело. Парни, чиркая кресалом, подожгли сложенный хворост. Спички бегали в сафьяновых сапожках и были крестьянам недоступны. А на Ивана Купалу, они были собственно говоря и лишни. Купальский костер по старинному поверью можно было разжигать только « живым огнем », добытым на месте проведения праздничной церемонии. Костры жгли по берегам рек, так как по поверью в эту ночь вода может дружить с огнем.

Так что жители Чаловки все делали правильно.

Уже через несколько минут взметнувшийся столбом огонь лизнул языком коровий череп на макушке шеста. Высокое пламя горящего костра осветило всю поляну до самого берега реки. Тут и там слышались радостные возгласы молодежи. Из села подошли степенные мужики и принаряженные бабы, глянуть на веселящуюся молодежь и вспомнить свою, такую короткую на селе молодость. Девчата спустились к реке, сняли с голов цветочные венки и загадав на суженого, опускали их в темнеющую воду Агула. Некоторые венки, подхваченные течением, уплывали в темень непроглядной ночи, суля их владелицам желанного доброго молодца, другие же, покрутившись в водоворотах, приставали к берегу, говоря, что еще не время тебе выходить замуж. Подожди до следующего года красавица, найдешь и ты свое счастье.

А над сибирской рекой лилась, струилась песня.

Пелагея тоже опустила у берега в воду принесенный венок, провожая его взглядом чистых голубых глаз. Что же скажет он мне? Какую судьбу нагадает?

Венок крутнулся на месте, торкнулся с цветочным собратом, и все быстрее набирая ход, поплыл вниз по течению реки.

Нюрка, не полагаясь на изменчивое счастье, размахнувшись, зашвырнула венок чуть ли не на середину Агула. Так оно вернее будет. Там уже уплывет куда надо.

А у костра уже кружился, то в одну, то в другую сторону хоровод. Девчата подошедшие с берега реки, вливались в вертящийся круг. Повсюду слушался радостный возбужденный смех. Ивана Купала!

Пелагея, по воле случая, оказалась рядом с Захаром. Захар, поначалу неуверенно держал ее горячую и влажную ладонь, но постепенно их руки слились в одно, единое целое. Захар уже не замечал недвусмысленные взгляды своего разбитного дружка. Да и Илюше было собственно говоря не до того. Он то и дело прижимался к Нюрке, все убыстряя скорость брошенного ею на середину Агула венка.

После того как костер сбавил первоначальную прыть и синие язычки затухающего пламени начали лизать догорающие головни, молодежь принялась скакать через костер. Сначала прыгали лишь одни парни. Они гикали, стараясь показать присутствующим нерастраченную удаль молодецкую. Попозже, когда костер окончательно пошел на попятную, прыгали уже все желающие, от мала до велика. Даже некоторые отчаянные деревенские бабы, мелькая голыми лодыжками, скакали через костер, чтобы доказать, что они не ведьмы [21] По старинному поверью, женщины отказавшиеся прыгнуть через костер, являлись ведьмами. . Пожилые мужики участия в «лягушачьем мероприятии» не принимали. Они стояли в сторонке, нещадно дымя самокрутками, поглядывая с ухмылочками на расшалившихся женушек. Самым старым из всех прыгунов оказался дед Назар, решивший тряхнуть стариной.