Вальдемар Крюгер - За Рифейскими горами

Мы останемся пока что в Чаловке. Здесь, как и в других деревнях, урочища, в которых располагались пашни переселенцев, зачастую получали названия по фамилиям, вспомним Ашпуровский остров, или же по прозвищам их хозяев. В то время во многих селах односельчане давали землякам прозвища. Они прилипали к человеку словно репей, и сопровождали его до самой смерти. Не всегда безобидные, они как правило отражали суть того или иного индивидуума. Один из них бредет как раз по полевой дороге, навстречу возку Ашпуровых. Вот он герой нашего, вернее уж говоря, давно прошедшего времени.

На обочине дороги, в невесть откуда взявшихся здесь лопухах, стоял розовощекий детина, наблюдавший с открытым ртом, кто же это приближается к нему на конной повозке. Светлые, льняного цвета волосы этого доброго молодца, окаймляли скобкой его крупную, лобастую голову, украшенную просторными раковинами ушей, да удивления напоминавших росшие под его ногами лопухи, и объемистым, курносым носом, про который в народе говорят: « на семерых рос, одному достался ». Но все же главная достопримечательность этого завсегдатая деревенских новостей, была уже вскользь упомянутая прическа, известная в народе под названием – горшок. Что и дало повод односельчанам окрестить сего доброго молодца титулом – Сенька-Горшок. Усердно кивнув «горшковой головой» Сенька-Горшок поздоровался с людьми в поравнявшейся с ним повозке.

– Бог в помощь!

Иван Ашпуров ухмыльнулся на запоздавшее по времени приветствие. Солнышко к закату клонится, все добрые люди уже уработались и домой едут, а этот простофиля видно только глаза продрал и поплелся куда-то. Не зная, что же ответить «горшковому» односельчанину, он усмехнулся и язвительно произнес.

– На бога то надейся, да и сам не плошай!

Сенька-Горшок так и не понял, что же хотел сказать этими словами Иван. Ашпуровы проехали не останавливаясь дальше. С этим дурнем разговаривать, что воду в ступе толочь.

Сенька-Горшок славился в Чаловке своей безмерной глупостью. Несмотря на явно недетский возраст, ему стукнуло к тому времени ни много ни мало двадцать шесть годков, он все еще проживал у своей матушки, добродушной и покладистой женщины Аксиньи, объедая и опивая престарелую мать. Она уже похоронила все надежды, что ее Сеня когда-нибудь приведет в их неказистый домишко жену и ей наконец-то будет замена. Сенька-Горшок отличался не только завидной глупостью, но еще и большой ленью. Любимым его местом являлась теплая лежанка на русской печи. Лежа на стареньком, еще отцовском овчинном тулупе, он ждал, когда мать растопит печку, настряпает румяных шанежек и позовет растяпу к столу. Второго приглашения не требовалось. Сенька-Горшок, враз оживал. Свесив грязные пятки с печи, почесав разлохмаченную голову, он заканчивал этим действием обычный утренний туалет, и садился за стол. Аппетит у него всегда был отменный, что и отражалось во всей его пышущей здоровьем фигуре.

С Сенькой-Горшком частенько были связаны самые сногсшибательные деревенские истории.

Все их передать нет никакой возможности, но некоторые из них, с его участием, будут позже упомянуты в этой книге и попадут в « Анналы истории деревни Чаловки и ее обитателей ».

У Сеньки были кстати и другие прозвища, но все же « горшковый вариант » оказался самым живучим.

Однажды по весне, после ежегодного половодья, Сеньке посчастливилось поймать в луже на берегу речки Коместайки крупную щуку. Такое явление не являлось большой редкостью. По полой воде рыба заходила в старое русло реки. Изолированное от основного потока, оно превращалось летом в покрытое ряской болото. Или же, того хуже, заблудившая рыба оставалась на затопленных лугах в пойме реки. Вешняя вода спадала, лужи высыхали и рыба становилась легкой добычей деревенских ребятишек, вездесущих ворон, или, как в вышеописанном случае, Сеньки-Горшка.

Сенька поймал рыбу голыми руками. Довольный нежданной удачей, он безмерно хвалился, стоя посреди деревенской улице с зубастой щукой.

Зная пристрастие Сеньки к лежанке на русской печи, один из немногих деревенских книгочеев, окрестил его «Емелей». Но так как эта сказка была известна лишь двум-трем жителям, предложенный вариант не прижился. Так и остался Семен, до конца дней своих, известен под « посудным псевдонимом » – «Сенька-Горшок», что его, собственно говоря, вовсе не огорчало.

Тем временем Ашпуровы подъехали к воротам родного дома. Добротный пятистенок нежился на заросшей травой улице Чаловки. На возке остались Захар, да Иван с Марьей. Матюши с ними не было. Еще по дороге, перед околицей, он соскочил и убежал к воротам деревенской поскотины, где уже толпились кучками босоногие ребятишки и пестрящие головными платками судачащие бабы. Уважающая себя женщина, никогда простоволосая за ворота своего дома не выходила.

Скот жителей Чаловки пасся на общинной земле, огороженной членами общины. Каждый крестьянский двор был обязан построить участок изгороди, что давало ему право пасти свой скот. Скот – днем коровы и телята, по ночам – кони, паслись самопасом. В одном месте поскотина примыкала вплотную к речке Коместайке. Животные могли напиться, но через речку они не уходили даже в жаркую летнюю пору, когда Коместайка сильно мелела. Вечером коровы сами шли к воротам поскотины, где их уже ждали их хозяйки, или же ребятишки. Полное вымя коров служило им лучшими часами. В одно и тоже время, шли они гуськом, качая рогатыми головами и помахивая хвостами. Кучи назойливых мух и вездесущих оводов провожали их, норовя успеть вцепиться еще разок в живую плоть.

Грудящиеся у ворот поскотины босоногие ребятишки, вытягивали шеи, пытаясь увидеть своих буренок. Кроме того, каждый день они гадали, какая корова, верней какой масти, черная или красная, будет идти впереди стада. Если первой шла красная корова, то по поверью, на завтра обрадует солнечный день, если же черная – то жди ненастья. Этот прогноз, как вы уже наверное поняли, не отличался особой точностью, и поэтому пользовался популярностью лишь у малолетних жителей Чаловки. Взрослые жители полагались на другие крестьянские приметы.

Запыхавшийся Матюша подбежал к толпящимся у ворот поскотины детям, как раз вовремя. Первые коровы прошли мимо него, неся с достоинством большей частью рогатые, или же комолые головы. Все три коровы Ашпуровых шли гуськом, одна за одной, ведомые старой коровой Красоткой. Завидя Матюшу, Красотка замычала и прошла мимо, взяв направление к ашпуровскому дому. Лешка и Василь находились тоже здесь, среди детей у ворот поскотины. Матюша успел наскоро похвалиться друзьям сегодняшней удачей и побежал вприпрыжку вдогонку удаляющимся буренкам. Важно вышагивающий Лешка погнал к родительскому дому, помахивая хворостиной, шесть коров и семь голов молодняка. Василь плелся позади одной тощей коровенки. Другого скота на их подворье не было.