Вальдемар Крюгер - За Рифейскими горами

– Правильно Матюша. А вон какое дерево стоит? – спросил Захар, показывая рукой на молодую пихту.

– Ко ! – выдал, не задумываясь Матюша.

– Ух ты постреленок, верно!

Матюша задорно засмеялся, радуясь успеху. Полкан, не принимал участия в экзамене «камасинского языка». Пока Захар забавлялся с внуком, он рыскал в кустах, называемых сибиряками « чапыжником », а камасинцами « нарга », вспомнив свое прошлое промысловой охотничьей собаки. Полкан не был чистокровной сибирской лайкой. Будучи плодом «внебрачной связи» лайки Ашпуровых, прошу извинить меня, с «соседским кобелем-дворнягой» Прошкой, он перенял как и некоторые черты промысловой собаки, так и пороки непутевого папеньки. Пока Полкан был молодой, он неплохо ходил на соболя, но если ему попадала шлея под хвост, то он мог провести целый день бездельничая, лежа в конуре в ожидании миски с похлебкой. Одним словом – Прошка.

Сегодня же в нем взыграли гены его родительницы.

Неспроста рыскал в кустах Полкан. В молодой поросли сосняка, березняка и десятка рябинок, скрывался выводок глухарей. Глухарка заметив опасность, пыталась отвести собаку в сторону. Заковыляв, таща за собой крылья, кособоко подпрыгивая, она уводила, заметившего ее пса от драгоценного потомства. Полкан, собрав в один комок все имеющиеся старческие силы, ринулся в преследование, грезя в мечтах о глухаре на полдник. Наконец и Захар заметил, что происходит что-то неладное. Прервав разговор, дед с внуком поспешили на доносящиеся из подлеска звуки. Глухарка отведя наивного пса подальше от спрятавшихся птенцов, шумно хлопая крыльями, взлетела буквально перед носом облапошенной ею собаки. Полкан громко залаял в оскорбленном отчаянии. Надо же так, дома этот задира-петух, здесь глухарка. Обвела вокруг носа, старого дурня!

Захар и Матюша наблюдавшие концовку этой сцены, задорно смеялись, радуясь удаче глухарки, и немножко сострадая дружищу Полкану.

Вдоволь насмеявшись, Захар просветил Матюшу, что, да как, рассказав, что в таком мелколесье тюйюн (глухари) выводят потомство, избегая тейе (большого леса), где они представляют легкую добычу для хитрого сили (соболя). Глухарь ведь птица тяжелая, особенно сюйму-тюйюн (самцы-глухари) требуют для подъема в воздух большую прогалину в лесу. Сегодня же кура-тюйюн (глухарка) водила собаку за нос, уводя ее подальше от выводка. Все это рассказал Захар внимательно слушающему внуку.

– А теперь давай-ка возьмем с собой Полкана, да уведем его отсюда. А то не дай бог, в самом деле найдет глухарят, да подавит еще.

Так они и сделали.

Они шли по тропинке, вьющейся лукавой змейкой среди вековых сосен. Стволы деревьев вздымались в небо, как мраморные колонны нескончаемого зеленого замка. Леcной воздух, пьянящий ароматом свежей хвои и целебной смолы, перемежался с запахом тлена, исходящего от толстого слоя опавших иголок, мелких веток, шишек и мха, покрывающего сплошным ковром все пространство между деревьями. Кругом царила та особенная тишина густого хвойного леса, не нарушаемая неумолкаемым шепотом круглых листочков осин и белоствольных берез. Полкан плелся следом, уже сожалея о том, что он покинул хозяйское подворье и мечтал лишь об одном – скорее бы вернуться домой.

Через полчаса троица вышла на прогалину, где под сенью леса виднелись последние отцветающие саранки, являющиеся целью сегодняшней вылазки деда и внука Ашпуровых.

Саранка, это особенное растение. Для лесных кочевников она стояла в одном ряду с черемшой, этим первым сибирским овощем. Камасинцы были кочевым народом не знающим земледелия. Лесные дебри Саян являлись их родиной.

То, что они не занимались земледелием, привело в итоге к трагическому финалу. Они перестали существовать как народ, отчасти вымерев, отчасти смешавшись с енисейскими кыргызами и русскими. Ведь не секрет, что именно земледелие послужило катализатором в развитии человечества, оно смогло перекрыть сезонные колебания в добывании хлеба насущного, даже в этом крылатом выражении, ядром является слово «хлеб», что всему голова. Это действительно золотые слова.

Камасинцы жили большей частью впроголодь. Первые европейцы, посетившие в XVII–XVIII веках их кочевья, были поражены страшной нищетой. Тому было много причин. Оттесненные вглубь тайги енисейскими кыргызами, они были вынуждены вести такой образ жизни. Эта была извечная борьба за выживание. Камасинцы были обложены непомерным бременем ясака, они были обязаны поставлять своих лучших сынов ненавистным кыргызам для их армии, своих лучших дочерей отдавать в жены бекам и всевозможным князькам.

С приходом русских ситуация мало изменилась, к тому же численность камасинцев к тому времени упала до катастрофического уровня в 500 человек. Судьба камасинского народа была предрешена. Платя ясак царю и обираемые до нитки барыгами-купцами, которые принесли в собой в Сибирь «огненную воду», спаивая этим чертовским зельем доверчивых аборигенов, камасинцы, как и другие малочисленные коренные Сибири, отступали все дальше вглубь тайги, пока их последние костры не были потушены эпидемией оспы, уничтожившей остатки этого когда-то гордого народа, имевшего славу считаться лучшими охотниками Сибири.

Не имея навыков в земледелии, камасинцы, как и другие саянские самодийцы, отлично разбирались в различных съедобных растениях и кореньях. Как уже было сказано выше, саранка занимала в их питании особое место, что нашло выражении в наименовании месяца мая, время цветения саранки – « кызар-ай », что дословно переводится, как месяц цветения саранки . Все месяца в календарном году ( пуе ) носили название, отражающие их главную суть, например октябрь – « алдыр- ай [67] Тофаларские названия мая и октября » – пора охоты на соболя .

Вообще любопытно формирование и использование слов в камасинском языке. Во всех языках мира есть слова имеющие много значений, точнее говоря, обозначающих одним словом совершенно различные предметы. Камасинский язык не является исключением. Например, слово « тэву » обозначает, как ствол дерева, так и устье реки. На этом примере наглядно видно представление камасинцев о окружающем их мире. Для них дерево, с его развилистыми ветвями и корнями, и река, собирающая на своем пути множество речек и ручейков, и впадающая в итоге в большую реку, одно и то же. Если подумать, то в этом кроется затаенный смысл, во всяком случае понятный тем народам, для которых вся природа, от деревца до устья реки представляет собой одно единое целое и разрушение одной маленькой части из творения природы, означает в итоге погубить все.

Исходя из этого камасинцы брали у природы ровно столько, сколько им было необходимо для их существования. Они действительно жили по принципу « Живи и давай жить другим».