Поль Монтер - Мельница Ранкура

Несмотря на крайнюю усталость, спал он плохо. Тощий тюфяк едва прикрывал доски, и Робер ворочался с боку на бок. Сын графа обладал достаточно чувствительной кожей, и соломинки, впивающиеся даже сквозь ткань камзола, вызывали у него нестерпимый зуд. Ко всему, навязчивый запах влажной шкуры назойливо проникал в ноздри его изящного носа. Проснувшись, подросток ощутил сильнейший озноб, хотя лицо его раскраснелось и глаза лихорадочно блестели. Он с трудом поднялся с лежанки и заметил сидящего у окна Ранкура, что неторопливо строгал кусок дерева.

– М-да… вид у тебя довольно унылый, сеньор граф, ― насмешливо протянул Симон.

– Должно быть, я немного простыл под дождём и снегом, ― осипшим голосом пробормотал Робер, присаживаясь на лавку и облизнув запёкшиеся губы.

– Какого чёрта ты завалился спать в мокрой одежде? Ах да, ты же господское дитя и не можешь заснуть без ночной сорочки и колпака.

– Сомневаюсь, Симон, что вы нарочно держите для гостей сии предметы, ― язвительно буркнул подросток.

– О, я смотрю, жар придал тебе дерзости, парень, ― рассмеялся старик. ― Впрочем, это неплохо. Однако, возвращаясь к твоему виду. Ты похож на хворого барана, Роби. И всё по собственной глупости. Ладно. ― Ранкур поднялся с места и, повозившись в крохотном ларе, вытащил заношенную блузу. ― На, сними свой распрекрасный наряд и переоденься. Штаны я тебе не предлагаю ― лежащему в постели они ни к чему.

Робер едва подавил брезгливую ухмылку, но перед глазами у него всё плыло и отчаянно хотелось согреться. Неловко путаясь в застёжках праздничного камзола и завязках панталон, он наконец разделся и теперь стоял нагишом, смущённо прикрывая низ живота скомканной блузой.

– Прежде чем получишь сухую одежду, я разотру тебя медвежьим салом, малец, ― деловито бросил Ранкур.

– Экая мерзость! ― вырвалось у Робера. ― Избавьте меня от такого завидного предложения.

– А не закрыть ли тебе свой милый рот, откуда всё равно, кроме глупого жеманства, ничего не исходит? ― Старик зачерпнул белёсо-жёлтую густую жидкость и начал энергично растирать спину гостя, словно не замечая его страдальческого лица.

Когда крайне неприятная процедура была окончена и Робер, облачившись в рубаху, что доходила ему до щиколоток, вновь улёгся на соломенный тюфяк, старик накинул сверху одеяло и свою поношенную накидку. После он обтёр ладони прямо о свои штаны и налил полный стакан сидра.

– Видел бы свою рожу, благородный сеньор, ― произнёс он. ― Тебя смутила собственная нагота или чудесная мазь?

– И то, и другое, ― сквозь силу шепнул Робер. В горле его саднило, и каждое слово давалось с трудом.

– Ах да, я позабыл, что малютка граф ― католик. Ваш Господь внушает, что нагое тело ― прибежище греха. Я не ошибся?

– Всё верно, Симон.

– Ну раз Бог наделил вас телами, значит он не против их наличия.

Подросток на минуту задумался и тотчас убеждённо возразил, что речь лишь о нагом теле. И, спохватившись, спросил:

– Отчего вы говорите «ваш Господь», разве вы не католик?

– Нет, малыш зануда, ― хмыкнул Симон.

– Силы небесные! Стало быть, вы гугенот или, того хуже, язычник!

– Опять не угадал. Ну ладно, не время для заумных речей. Выпей вина и постарайся уснуть, иначе хворь и вовсе сожрёт тебя.

Робер с готовностью осушил стакан горячего напитка и блаженно откинулся на засаленную подушку. Слабость и нега окатили его волной, он больше не дрожал от холода и, погрузившись в целебный сон, вовсе перестал замечать жёсткое ложе и колючий тюфяк.

Робер пребывал в странном оцепенении. Причудливые картины мелькали в голове, и юный граф вовсе перестал отличать сон от яви. Несколько раз ему виделось, что к лежанке подходит тот самый огромный волк, что гнался за ним в лесу. Но это совершенно не вызвало у него страха, а напротив, хотелось прикоснуться к серой, с рыжими подпалинами, шкуре. Затем янтарные глаза зверя приближались, и Робер видел Ранкура, обтирающего ему потное лицо или прикладывающего прохладную руку на его лоб. И наконец зимним солнечным утром юный де Клансье проснулся, ощутив, что здоров и ужасно голоден. Робер спрыгнул с лежанки и тотчас растянулся на полу, запутавшись в длинной блузе. Хохот старика вызвал у него досаду, но она мигом уступила место улыбке. Право же, он наверняка и впрямь был смешон.

– Силы небесные, сколько же я хворал? ― удивлённо воскликнул Робер, заметив изморозь на оконце.

– Всего несколько дней, сеньор неженка. ― Кивнул Симон, наполняя облезлое блюдо огромными кусками мяса. И хотя оно вновь оказалось полусырым, Робер с аппетитом принялся за еду.

– Послушай, Роби? ― внезапно обратился к нему старик. ― Скажи по совести, за кого ты меня принимаешь?

Подросток удивлённо вскинул на старика взгляд и, вздохнув, решительно произнёс:

– Не в обиду вам, Симон, думаю, вы натворили дел и вынуждены скрываться в эдакой глуши. Или… или… сбежали с каторги, ― опустив голову и заливаясь краской смущения, добавил он.

Старик с минуту молчал, приподняв брови и приоткрыв рот, но после разразился таким громким смехом, что заколыхался сидр в бутылке.

– Ну и ну, ― утирая глаза, бросил Ранкур. ― Кажется, я был готов к любому ответу, кроме такого. Ты или ужасно наивен, или боишься сам себе признаться в подозрениях. Да-да, сдаётся мне, что ты действительно почти догадался, но ужас и отвращение заставляют тебя счесть подобные мысли плодом воображения.

Робер не нашёлся что ответить и теперь сидел молча, отчаянно соображая, что угодил в очередную переделку. А ведь старик прав: смутные видения, пожалуй, вызывали некие мысли относительно сущности Симона, но разум отметал их, не желая испытывать животный страх.

– Что ты знаешь про оборотней, парень? ― спокойно спросил старик.

– М-м-м, это посланники ада, что принимают людское обличие, дабы сбить с толку людей. И… и в полнолуние подстерегают несчастных. Укус оборотня мигом превращает бедолаг в таких же приспешников дьявола.

– Бубнишь, словно отвечаешь урок гувернёру, ― хмыкнул Симон. ― Увы, эти россказни гуляют по свету достаточно долго, обрастая немыслимыми подробностями. И отчего-то страстью к сочинительству про нечисть обладают люди, вовсе не смыслящие в этом.

– Ну да, по-вашему, все рассказы про оборотней ложь и выдумки? ― запальчиво возразил Робер. ― Почём вам знать, как обстоит по правде?!

– Просто по тому, что ты, задиристый дерзкий малец, вторую неделю делишь кров с оборотнем и вроде недурно себя чувствуешь.

По лицу Робера хлынул пот, сердце вздрогнуло и словно замерло в груди. Он вжался спиной в стену и расширившимися глазами уставился на старика.

– Пресвятая дева, святой Франциск… вы… вы… хотите погубить меня… Симон?