Габриэль Духовская - Дракон Песка. Становление

Три недели назад.

Мы расстались, даже не прощаясь. Просто на ближайшем перекрестке пошли в разные стороны. Мне показалось, что Стеклянный Волк метнулся туда, где призывно качались фонари веселого квартала, но точно сказать не могу. Просто тень в неверном свете луны мелькнула и исчезла.

Стальная Птица посмотрел на меня, чуть склонив голову. Я пожал плечами и свернул в ближайший переулок. Он не двинулся за мной. Кто знает, как бы сложилась моя жизнь дальше и осталась бы она вообще, но пока я шел по узенькой кривой улочке среди деревянных построек, по дороге, которая спускалась куда-то вниз с ощутимым уклоном.

Улица была узкой настолько, что лунный свет не мог протиснуться между крышами домов, и идти приходилось на ощупь, а ведь я вижу в темноте лучше, чем обычный человек, и не боюсь ее. Это меня и подвело. А еще – неопытность. Откуда-то сбоку раздался шорох, и хриплый мужской голос произнес:

– Поделись с добрыми людьми, юный лэйн!

– Что? – Я не понял и повернулся на голос. Их было трое – здоровенных подпитых мужиков в безрукавках и с тряпками, намотанными на лица. Они окружили меня, перекрыв дорогу. Я растерянно огляделся. Нет, я мог ожидать чего угодно, но вот что меня попробуют ограбить… И упустил момент.

А потом стало поздно. Один схватил меня за плечо, разворачивая к себе, и где-то на краю зрения мелькнул нож… Боль была совершенно жуткой. Я вскрикнул. Вернее, попытался, потому что не смог издать ни звука. Я увидел землю так близко, будто она была прямо перед глазами… И больше ничего.

…Мальчишка совсем, посмотри… вызывай…

…Дышит… не выживет… крови слишком много…

…Бесполезно… еще жив… странно…

Голоса доносились порознь или все одновременно, да и слышал ли я их вообще? Но первым, что я увидел, открыв глаза, был кусок тряпки. Обычной серой тряпки. Я некоторое время рассматривал ее, вспоминая, кто я, где и почему так хочется пить… Разум подсказал поискать, чем можно утолить жажду, и это оказалось ошибкой. Боль разлилась при первом же движении, захлестнула, утащила за собой в темный омут беспамятства…

Опять та же тряпка. Почему я каждый раз смотрю на нее? И жажда… Но мир захлестнула новая волна боли, и я увидел доски – они были надо мной, высоко… Темные, в каких-то разводах… И снова боль и доски. Молодой парень влил в мой пересохший рот немного воды.

– Очнулся все-таки, – с радостью воскликнул он. – А я думал, ты уже не придешь в себя, сердце мое! Пей! Все хорошо, мой друг! Теперь все просто замечательно!

– Где я?

– В городской больнице для бедных и безымянных. Ты кто, солнце?

– Кто? – не понял я.

– У тебя есть имя?

– Имя? Что такое…

– Вот меня зовут Кери. Эй, ты! Не умирай, сердце мое! Не смей!

Я закрыл глаза. У меня есть имя? Какое? Кто я и как сюда попал?..

Уж попал так попал. Хуже место сложно придумать! Сюда сваливали больных и раненых, которых подбирала городская стража в трущобах и которых никто не мог опознать. Мы все лежали в большом зале на деревянных, грубо сколоченных кроватях, на несвежих матрасах и белье, которое менялось только в одном случае – если постель покидал обитатель. И тут уж как повезет: иногда этот самый обитатель поправлялся, но чаще, намного чаще, он просто перемещался в другую часть больницы – морг, а оттуда – на местное кладбище. Обслуживали больных несколько санитаров, безразличных ко всему и вечно нетрезвых. Еще сюда на практику пригоняли целителей. Именно пригоняли, потому что мало кто хотел тут работать по доброй воле: ни подарков, ни мзды – только скудное жалование и вонь. Кошмарная вонь от гниющих заживо тел.

Парень приходил ко мне часто. Он был очень горд, что я выжил. Похоже, это была целиком его заслуга. А мне становилось легче, когда он находился рядом. Кериан сказал, что проходит практику. Будь он из богатой семьи, служил бы сейчас помощником лекаря в богатом доме или в какой-нибудь дорогой больнице, но он сирота. Поэтому и обречен стирать белье и менять грязные повязки нищим, пока не вернется к учебе. Впрочем, Кери не унывал. Он был убежден, что именно тут, среди умирающих шлюх и бродяг, он научится лучше всего. Поэтому без устали помогал больным, находя для каждого ласковое слово, а в редкие перерывы еще успевал что-то по медицине читать.

Другим существом, иногда уделявшим мне внимание, был местный санитар. Высокий, худой, с вислыми усами и постоянно сонным видом. Имени его никто не знал. Он носил на поясе флягу, к которой частенько прикладывался. От него несло дешевой выпивкой так, что местные бродяги даже без сознания начинали принюхиваться, а те, кто в сознании, просили закусить. Он с бесконечным отвращением смотрел на больных, лениво сбрасывал умерших на холстину, чтобы куда-то уволочь, и допроситься у него воды или лекарств было сложнее, чем золота у дракона.

Я не нравился санитару. Несколько раз я просыпался от его пристального взгляда. Один раз, не выдержав, уточнил, чем обязан такому вниманию. Отхлебнув из своей бездонной фляги, он пробормотал:

– Да я просто поставил, как быстро ты сдохнешь, а ты мне игру портишь!

Получив сию информацию, я научился просыпаться, как только этот тип заходил в наш барак, – тревожила мысль, что он может подправить результаты вручную… А еще меня мучило беспокойство. Его источник я не мог найти – оно жило во мне и слегка утихало, только когда кто-то из целителей находился рядом. Иногда оно разливалось болью в груди – то тихой, как трепет крыльев бабочки, едва заметной, то раздирающим пламенем, и тогда я стонал или терял сознание. И никак не мог вспомнить, кто же я. Кери часто беседовал со мной, задавал вопросы, стараясь мне помочь, но все было напрасно…

– Мне кажется, ты плохо стараешься, парень! – говорил он мне. – Ты должен вспомнить свое имя – это главное. Потом вспомнишь и остальное! Если вспомнишь свой дом и близких, я тут же сообщу им. Ты не представляешь мою радость, когда за кем-то приходят! Люди плачут от счастья, когда находят родных, которых они считали погибшими! Вот недавно я нашел мужа одной женщины – она догадалась повесить объявление на рыночной площади, где описала его внешность. А вот тебя никто не ищет, хотя ты не бродяга. Я видел, какое у тебя белье, когда тебя принесли. Ты, наверное, сын купца? Может, твой отец в отъезде? Вспомни хоть что-то! Позволь помочь тебе, солнце!

– Не помню, – отвечал я каждый раз, а внутренний голос настойчиво советовал держаться от воспоминаний подальше… И от здешних врачевателей тоже.

Иногда заходила стража. Они что-то спрашивали у местных и кого-то явно искали. Вроде совершено какое-то зверское убийство в городе…

Постепенно я начал выздоравливать. Заодно выяснил, что, кроме ударов ножом в грудь и живот, получил еще немало пинков. Видимо, обозленные бедностью жертвы грабители сорвали злость на умирающем мне, наставив синяков и сломав три ребра. Я поклялся вернуться к ним и убить, кем бы они ни были. Может, я не знаю своего имени, но что я мстительная сволочь – знаю точно. Я пытался вспомнить тех, кто ранил меня. Именно обличья врагов, а не какая-то там мифическая семья постепенно раскручивали цепочку воспоминаний. Иногда всплывали еще какие-то лица, голоса. Лес… Люди, которых я знал – и которых ненавидел. Они хотели убить меня. Человек с бородой, который давал мне задания, который учил меня… Кровь на ноже в руке моего… брата? Друга? Врага? Память подкидывала образы, но не пояснения к ним. Это злило.