Вадим Шильцын - Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского

«Какой же ты олух, Маурисий! Нельзя судить о мире, глядя в собственный пуп. Если бы не польское рыцарство, то давно уж не было ни Австрии, ни Пруссии. Вся Европа от Средиземного моря до Балтийского – была бы под Османами. Этого не произошло благодаря нам, слугам добра, рыцарям правды и твоему покорному слуге тоже.

Задолго до того, как ты ввязался в войну против прусской банды, очень задолго, Маурисий! За триста лет до тебя – уже скакали многочисленные аристократы святой Польши, и не менее отважно рубились в рядах всех тех крулей, которые готовы были хотя бы немножечко заплатить. И вот результат! У меня есть имение в Тракае, у брата в Вербове. Нас принимают за польскую шляхту и за австрийскую знать одновременно, хотя мы такие же поляки, как и австрийцы. Мы словаки, Маурисий, но нет такой страны, и вряд ли когда-нибудь появится. Да мы вообще – чёрт знает кто!»

Я вспомнил о наших с дядюшкой намерениях отправиться служить в конкурирующие меж собой державы, и возразил: «Но ведь это ужасно, дядюшка Гвидон! Если так всегда было, то неминуемо одни благородные люди сражаются против других. В конце концов мы перебьём друг друга!»

«Пёсья чушь! – воскликнул дядя в ответ – Никогда не случится так, чтобы один шляхтич бился против другого. Это заложено в самой природе, ибо добро никогда не будет воевать против добра. Французы никогда не побегут стрелять австрийцев, потому что в обоих королевствах служат благородные семьи, переплетённые родственными узами. Но это лишь половина причины. Вторая половина в том, что мы никогда не выступали на стороне скупых и диких владык. Только доброта, открытость души и умение ценить воинские достоинства служат ключом к сердцу рыцаря. Почему за Фридриха не бьётся ни один словак, ни один лях, и даже мадьяр?»

Я пожал плечами, откровенно считая вопрос нелепым: «Потому что он олицетворяет мировое зло» «Верно, мой мальчик! – поддержал меня дядя – Все черты мирового зла отражены в прусской армии, а главная черта – скупость! Ему жалко денег на профессионалов. Он сгребает крестьян и ремесленников, учит их маршировать в ногу и стрелять по команде. Ать-два, ать-два, ать-два! Его армия движется как часы, как безмозглый механизм, и кажется, ничто её не остановит. Но тут из засады вылетает эскадрон польских рыцарей и бьёт ему во фланг! На! Получи! – дядюшка подпрыгнул на стуле, и так саданул кулачищем по столу, что посуда загремела, а в дверях показалось испуганное лицо домочадца. Однако, артистическая натура дядюшки резко успокоилась, и далее он обходился без шуму – Мы знаем, что такое скорость. Нам платят настоящие крули, которые щедры душой, и поэтому представляют добро. И мы на стороне добра! Всегда! То же самое было и с турками. Ты можешь себе представить шляхтича в турецкой армии?»

«Нелепо такое представить» – ответил я, хотя и не видал никогда турок. «Это потому – разъяснил дядюшка – что турки злы. Были бы они добры от природы, полмира встало бы на их сторону, и не было бы никаких Габсбургов. Турецкий паша, или как там его… не помню. В общем, их император, вполне себе щедрый круль. Он не скупится на оплату профессионалов, но, тем не менее, мы никогда не шли под его знамёна»

«Может быть это из-за веры?» – предположил я, на что дядюшка расхохотался, и даже подавился едой, от чего долго кашлял. Прокашлявшись, махнул на меня рукой: «Ты святой человек, Маурисий! Если бы Иисус мог воскреснуть, он бы взял тебя в апостолы.

Только представь себе ситуацию, когда пушки противника садят по тебе не так, как это бывает в нынешней войне, а в десять… нет, в пятьдесят раз гуще. Воздух вокруг так и насыщен картечью. Словить железа легче, чем вдохнуть!

Все, кто пытался маршировать колоннами и шеренгами – лежат и никогда уже не встанут, а те, которые встанут – завидуют павшим, потому что едва закончится артобстрел, на поле прибегут янычары. Эти существа вообще не маршируют. Им это не свойственно. Они бегут живой лавиной и стремительно отсекают головы всем, кого видят – и мёртвым и живым. Это бегающая мясорубка, Мориц! Если бы ты их видал хоть раз, ты бы понял, что никакого бога нет, а есть только дьявол, и больше никого. Но и то вряд ли.

Вопросы о боге и дьяволе испаряются с первым выстрелом турецких пушек. Я бы сказал – с первым залпом, но они не стреляют залпами. У них совсем другая стратегия. Количество пушек с их стороны всегда запредельное. Они стреляют бегло, как им шайтан положит на душу, как удобней стрелкам. Вместо порядка на их стороне хаос и стремительный нахрап. Никакая вера не исключит моего восторга перед этой стихией. Я был в нескольких сражениях против турок, и всякий раз ощущал нечто близкое к благоговению, когда они открывали артиллерийский огонь.

Однажды по нам начали стрелять на открытой местности, и мы даже не успели спешиться. Да и не догадались бы. Шквал огня оттуда, а здесь – справа, слева, один за другим слетают с коней мои товарищи, как будто срезанные. Лошадь раненная мечется, другие падают замертво, даже не успев хрюкнуть. Всё вокруг спешно покидает этот мир! Повальная эвакуация прямиком в рай.

Один я смотрю вокруг ошалело и остаюсь в живых по непонятной случайности. Меня даже не задело, хоть я и стоял как мишень. Думаешь, я молился? Чёрта с два! Я успел только крикнуть: «Вот это да!» – и больше ничего не успел» – дядюшка умолк, облокотясь лбом об кулак.

«Я бы в такой ситуации удрал» – признался я, думая ободрить дядю, но он только махнул рукой: «От судьбы не удерёшь, Маурисий. Только судьба решает – выжить тебе в этот час, или отправиться к праотцам. Стратегия и тактика имеют смысл до той поры, пока не началось всеобщее убийство, а уж, как началось, так всё. Думать поздно, хитрить бесполезно, а удирать – самое худшее из решений. Не потому что позорно, а потому, что во всей вселенной нет, и не может быть ничего удирающего.

Звёзды, реки, косяки рыб и стада зверей движутся только вперёд. Растения, и те не разворачивают рост в обратную сторону. Почему, думаешь? А потому что сзади, за нынешним днём и мгновением – гонится сама смерть. Она отстаёт от всего живого, хочет его догнать, и скрипит зубами с досады. Даже время бежит вперёд, не останавливаясь. Стоит времени замереть, как смерть догонит и его. Если ты, Маурисий, вздумаешь двигаться назад, если в твою башку придёт идея вернуться к пройденной тропе, сразу знай: это твоя смерть просит, чтобы ты помог ей тебя догнать!»

Я, конечно, знал, что движется вселенная по кругу, а вовсе не вперёд, но, не желая вступать в философские споры, спросил о главном: «Как же вам удалось тогда спастись?» Дядюшка умел держать интригу, а потому, перед тем, как ответить мне, доел кролика, громко обсасывая кости.

Бросив последнюю кость в тарелку, он откинулся на спинку кресла и сказал: «Когда смолкли пушки, и показались янычары, коих было несметные полчища, я огляделся вокруг. От всего нашего эскадрона уцелело меньше дюжины всадников. Тогда я крикнул оставшимся в живых: «Потопчем басурмана! Вперёд!» – и пришпорил коня. Слова мои были чистым бахвальством. Никого бы мы не потоптали, а максимум, чего бы успели сделать – доскакать до первых рядов бегущих навстречу янычар.