Георгий Свиридов - Джэксон остается в России

– Боб, дай ему под ребро!

– Боб, свингом!

– Разбей нос ньюйоржцу! Пусть знает Чикаго!

Второй раунд не принес желаемого результата. Поединок складывался не так, как хотелось. Сидней опустился на стул. Рингом завладели рекламаторы. Боксер закрыл глаза. Рекламщики не давали возможности сосредоточиться.

Максуэлл старательно обмахивал лицо боксера влажным мохнатым полотенцем. Массажист водил мокрой губкой по груди. Сиднею, хотя он и не устал, было приятно ощущать разгоряченным телом холодную резину. Он глубоко дышал, набирая кислород.

– Иди на сближение, иди на сближение, – шептал Максуэлл. – Забирай инициативу!

Сидней мысленно усмехнулся. Легко сказать, «иди на сближение!» Он и сам прекрасно понимает, что его успех только в ближнем бою. Но как заставить противника принять ближний бой? Вот в чем задача.

Бой складывался не в пользу Джэксона. Это он начал понимать в третьем раунде. Фортуна, видимо, решила изменить Сиднею. В толпе раздавались нетерпеливые возгласы наиболее ярых болельщиков:

– Боб, кончай!

Джэксон попытался добиться своего. Он упрямо шел вперед, невзирая на удары. Ведь только в ближнем бою он сможет пустить в ход все свое искусство! Только так все преимущество левши можно свести почти на нет!

Джэксон упрямо наступал. Вурсинг отходил, отходил пружинистыми отскоками, не упуская случая награждать ньюйоржца одним-двумя ударами. Сидней подставлял плечи, ловил удары открытой перчаткой, но шел вперед. Уклонившись от очередного удара, он сделал большой шаг, приблизившись к Вурсингу. Сидней видел по положению ног, что тот сейчас сделает отскок назад. Вот он уже перенес вес тела на левую ногу и чуть отклонился назад. «Только бы не упустить!» – подумал Сидней. И в ту же секунду произошло что-то невероятное.

Стало темно-темно. Потом обожгла ослепительно яркая молния, ударил в уши гром, и боль разлилась по всему телу…

Он очнулся от тишины. Вокруг стояла неприятная предательская тишина. Издалека, словно из-за стены соседней комнаты, доносился чей-то голос – он считал. Хотелось спрятаться от этого назойливого скрипучего звука. Сидней нехотя открыл один глаз.

То, что он увидел, заставило болезненно сжаться сердце: «Я на полу! Нокдаун!» Эта мысль электрическим током обожгла сознание. Туман, застилавший сознание, рассеялся. Джэксон увидел над собой тучную фигуру судьи на ринге. Это был его голос, это он говорил! В глубине его рта поблескивал золотой зуб.

Судья монотонно взмахивал правой рукой, а левой, оттопырив пальцы, показывал количество секунд. И по этим пальцам Сидней понял счет:

– Четыре… пять…

Он подтянул ноги, перевернулся на живот. Рядом защелкали фотоаппараты. Вспышки магния ослепляли, вызывали отвращение. Ноги и руки, казалось, стали ватными. Джэксон через силу, упираясь руками о пол, приподнялся, присев на одно колено.

– Шесть… семь…

Максуэлл делал отчаянные знаки руками, как бы говоря: «Посиди, не спеши, отдохни». Сидней повернул голову, увидел противника. Вурсинг стоял у каната и любезно улыбался. В его улыбке чувствовалась такая уверенность, такое превосходство, что Сидней задрожал от возмущения. Его уже считают побежденным!

При счете «девять» он проворно вскочил на ноги и принял боевую стойку. Он ждал, что Вурсинг бросится на него, чтобы добить и закрепить свою победу. Сидней приготовился к такому натиску. Но Вурсинг, к удивлению Сиднея, не бросился в атаку. Он осторожно, как и в предыдущих раундах, стал осыпать его ударами с дальней дистанции. Словно бы ничего и не было! Публика взревела.

– Боб, добивай!

Но Вурсинг не торопился. Его преимущество было очевидным. И он не торопился. Так кошка не спешит разделаться с пойманной мышью. Ее забавляет отчаяние и обреченность жертвы. Публику надо было развлекать.

Удара гонга Сидней ждал с нетерпением. Он прозвучал спасительным сигналом. Джэксон шел в свой угол тяжело, согнув крепкие плечи и опустив руки. Так идут грузчики с тяжелой работы.

Откинувшись всем телом на подушку, Сидней открытым ртом жадно глотал воздух. Максуэлл одной рукой прикладывал к его затылку губку, смоченную в холодной воде, а другой махал полотенцем. Полотенце было обрызгано нашатырным спиртом. От него щекотало в носу и освежалось сознание. Как приятно отдыхать! С каждым вдохом силы вливались в грудь, с каждой секундой восстанавливалась энергия.

– Он ударил свингом. На твое счастье, удар попал не точно. Следи за левой рукой и атакуй! – Максуэлл говорил спокойно, отчетливо произнося слова. – Следи за левой и сам атакуй. Не давай ему возможности ускользать в сторону, прижимай к канатам. Твое спасение в ближнем бою. Атакуй! Только атакуй!

Сидней слушал и едва заметно кивал. Да, тренер прав. Надо атаковать быстро, но не сумбурно, стремительно, но не безрассудно. Удар не обескуражил его, не подорвал веры в свои силы, способности. Непобедимых не существует! У каждого непобедимого есть свои уязвимые места. Надо их искать!

Есть такие люди, для которых неудача служит толчком к пробуждению новых сил, к рождению новой энергии. Чем сильнее препятствие, чем опаснее неудача, тем больше энергии и вдохновения вызывают они к жизни. К таким людям принадлежал и Сидней Джэксон.

Звук гонга, словно катапульта, выбросил Джэксона из своего угла. Не успел Вурсинг сделать и нескольких шагов, как уже был вынужден принять боевую стойку и отражать натиск ньюйоржца. Сидней атаковал. Стремительно и беспрерывно. Не давая Бобу сосредоточиться, разобраться в обстановке. Все видели, что атаки Джэксона весьма рискованны. Но другого выхода у него не было. И ему, наконец, удалось прижать Вурсинга к канатам и войти в ближний бой! Вурсинг делал отчаянные попытки уйти, оторваться от Джэксона. Но тот словно прилип к нему. Вурсинг осыпал Сиднея серией ударов. Это был настоящий град. Его руки мелькали в воздухе, и удары сыпались на Джэксона снизу, сбоку, сверху. От них невозможно было укрыться, но их можно было терпеть. Опустив кулаки на уровень живота, Джэксон наносил по корпусу Вурсинга точные удары. Короткие, быстрые, тяжелые. Бил с поворотом и переносом веса тела с ноги на ногу, вкладывая в каждый удар все свои килограммы, помноженные на скорость. Удары в живот, по корпусу чем сильнее, тем скорее достигают своей главной цели: сбивают дыхание, подрывают боеспособность противника.

В зале творилось невообразимое. Зрители вскакивали с мест, орали, свистели, топали и всеми средствами подбадривали своего земляка, своего любимца. Он отлично, по их мнению, вел ближний бой, его перчатки чаще мелькали в воздухе. Лишь очень немногие, в том числе судьи и тренеры, понимали, что Бобу Вурсингу приходится не легко.

Максуэлл, чуть приоткрыв рот, с восхищением следил за своим учеником. Какая блестящая атака! Ни он сам, ни другие мастера, которых ему приходилось видеть, никогда не показывали подобного.