Ирина Захарьина - Отбрось всё, что не ты

Все же поспешила за ним, готовая принять судьбу, какой бы та ни оказалась.

– Простите, молодой человек! Подскажите, пожалуйста, как пройти к художественной галерее на улице Пушкина?

Незнакомец пошел быстрее, не оборачиваясь. Лёлька тоже прибавила шагу. Вдруг мужчина резко остановился и развернулся.

Он растерялся не меньше Лёльки, когда она налетела на него на всех парах. Капюшон слетел с головы, в ушах – наушники. Понятно, почему не отвечал.

Он был молод и хорош собой, совсем не похож на маньяка.

Как оказалось, на героя тоже не тянул. Пробормотал: «Смотри, куда прешь», отвернулся и зашагал прочь.

Не успела несостоявшаяся принцесса предаться унынию, как ее взгляд упал на табличку со стертыми буквами прямо над головой: «Ул. Пушкина, д.». Номера дома видно не было, но название улицы обнадеживало.

Вынырнув из подворотни, Лёлька сверилась с картой и уверенно зашагала в нужном направлении, пока последние закатные лучи не спрятались за крышами домов.

Вот она, галерея. Ажиотажа не было, всего несколько припаркованных автомобилей.

Зашла внутрь.

Редкие посетители скромно и тихо бродили вдоль стен, время от времени останавливаясь у какой-нибудь картины. На лицах – скучающее выражение.

Где же Станислава?

Лёлька побродила по комнатам. Подошла к буфету, положила на бумажную тарелочку несколько канапе. Одно сразу в рот, после блужданий по городу здорово проголодалась. Нацедила чашечку кофе из автомата.

И вдруг заметила ее.

Вернее, Лёльке показалось, что это была лишь тень прежней жизнерадостной, подающей надежды художницы.

Она серой мышкой сидела в углу, сливаясь со стеной. Бесцветная, безжизненная. У жалостливой Лёльки защемило сердце и даже показалось, что есть расхотелось. Но, все же, она, для верности, запихала в себя крошечные кусочки хлеба с лососем и икрой.

Налила вторую чашку кофе и направилась к девушке, на ходу планируя спасательную операцию.

Что Станиславу надо спасать, она даже не сомневалась.

– Здравствуйте! Вы, наверное, меня не помните… – начала Лёлька, протягивая одну чашку девушке.

– Что вы, у меня прекрасная память на лица. А еще… наверное, вы сочтете это странным, но я вижу что-то вроде ауры, некое свечение от каждого человека. У вас оно было совершенно особенное, и я вас прекрасно запомнила. Мы виделись на моей первой выставке. И вам понравились мои картины. Что вы думаете о них сейчас?

Лёлька отвела взгляд и огляделась. Она не знала, что сказать, обижать собеседницу не хотелось. Все было нарисовано как по учебнику. Вроде бы правильно, но впечатление производило удручающее, не цепляло глаз и, уж тем более, душу.

– Ну… вполне соответствует стандартам… Яркие цвета, четкие линии…

– Не стесняйтесь в высказываниях, я же не дурочка, понимаю, что момент славы прошел. И это моя последняя выставка…

– Ну что вы! Нельзя вот так сдаваться! Вы не можете!

– Я-то, может, и попыталась бы еще. Да вот агенты и владельцы галерей больше не хотят со мной сотрудничать. Так что…

И так Лёльке стало жалко ее, так невыносимо от несправедливости мира! Так захотелось помочь этой хрупкой девушке, обнять, защитить. Но она заколебалась: «Со своей-то жизнью не могу разобраться… Может, оставить все как есть, вернуться обратно, сдать материал…»

Она еще раз посмотрела Стасе в глаза. И сама удивилась, услышав свой голос:

– Знаете что? А давайте рванем отсюда? Вам же не обязательно тут торчать до конца? По пути я видела симпатичную кофейню, посидим, поболтаем. Я, конечно, понимаю, что это очень самонадеянно с моей стороны – так предлагать свое общество…

– Нет-нет, это как нельзя кстати. Я уже и сама подумывала сбежать. Тошно от того, как посетители пытаются изображать заинтересованность. И от самой себя… Да и вообще. Все лучше, чем пить мартини и курить в одиночестве, жалея себя и свою несостоявшуюся карьеру… и жизнь…

Лёлька вздрогнула. Но сделала вид, что не расслышала последнюю фразу.

Пока Станислава вежливо раскланивалась с посетителями, Лёлька набрала номер редактора и предупредила, что задержится в городе В., материал отдаст в работу на день позже. Пришлось пустить в ход женское обаяние, чтобы Никанор Иванович не возражал против произвола сотрудницы. И он не возражал. Но добавил:

– Лёлечка, может, вы сами и подготовите тогда черновичок? Горю нетерпением вчитаться в прелестнейшее повествование нашей лучшей сотрудницы!

«Полный форзац», – подумала Лёлька. Промычала что-то нечленораздельное в ответ, повесила трубку и направилась к выходу.

В кафе они выбрали столик в углу у окна. Чувствуя неловкость, молча дождались, когда им подадут меню.

Заказали. Лёлька – черный кофе и сэндвич с тунцом, гулять так гулять. А Станислава – капучино и фруктовый салат. Как-то не вязалось это с ее словами об одиноком запое и сигаретах. Правда, сигарету она, все же, закурила.

Лёлька не переносила запах табака. Но сейчас запах был скорее приятным, вишневым.

Задумчиво выпустив дым из полуоткрытых губ, Станислава предложила:

– Давай на ты? Меня можешь звать Стасей, так меня мама зовет.

– А меня можешь звать Лёлькой. Меня так окрестила подружка в детстве, до сих пор с ней дружим. Вместе в школу ходили, одних мальчиков любили. Сейчас, правда, редко видимся, к сожалению, но стараемся хотя бы несколько раз в год встречаться…

«Что я несу?», – одернула себя Лёлька. Когда нервничала, она начинала много болтать. Но Стася, казалось, не заметила словоохотливости собеседницы. Похоже, ей и самой хотелось выговориться.

– Печально, конечно, что все так закончилось. Нет-нет, не перебивай. Дай договорить. Я понимаю, что закончилось. У меня уже нет никаких сил барахтаться. А главное, не понимаю, что я делала не так?! Так сталась все сделать правильно. Так надеялась. Столько училась. Очень хотела, чтобы родители мной гордились! А сейчас… Боже, что угодно, только не возвращаться туда…

Голос дрогнул на последнем слове. Лёлька не знала, что предпринять, не была она специалистом по задушевным беседам. То ли кидаться расспрашивать и жалеть, то ли тактично отвести взгляд и сделать вид, что все в порядке.

Стася прикрыла глаза. Потом взяла себя в руки. Затушила сигарету, отхлебнула кофе, насадила на вилку кусок ананаса. И продолжила:

– Помнишь ту первую выставку? Не представляешь, как я к ней стремилась. И думала, что вот, наконец-то! Наконец-то все будет по-другому, хотела порадовать родителей. Я у них была единственным ребенком. У тебя есть братья-сестры? Нет? Ну тогда ты, возможно, сможешь меня понять. Мама с трудом забеременела, у нее было несколько выкидышей и вдруг – я, долгожданный ребенок. Родители носились со мной, оберегали, баловали, задаривали подарками. Я ни в чем не нуждалась. С самого детства водили на разные кружки: танцы, музыка, пение, рисование. Да… рисование. Это была любовь с первого взгляда. Однажды учительница сказала маме, что единственная, у кого есть талант в группе – это я. И мама расцвела: «Я знала, что моя дочь особенная!». Тогда все и началось.