Василий Лягоскин - Далеко от Земли. Часть первая: Ученик Древних

– Эта ИГРА закончилась, – сказал Никита сам себе, и стал готовиться к новой.

Именно в этот момент в нем проснулась еще одна грань дара, которую сам Чернов назвал чуйкой. Внутри себя он усмехался, представляя, как поворачивается по сторонам света, и принюхивается, пытаясь угадать направление, в котором следует двигаться. Но со временем усмешки пропали; он действительно стал различать запахи своих предстоящих действий. Даже попробовал в какой-то момент разыграть комбинацию, которая «не очень приятно пахла». В результате – пара сломанных ребер, подтверждение этой весьма полезной способности, и новые ИГРЫ, которые привели его поочередно в техническое училище, потом в армию, на пограничную заставу. И, наконец, в военное командное училище, откуда весьма способный, но слабо мотивированный для карабканья вверх по служебной лестнице офицер отправился прямиком в штаб стрелковой дивизии, в ее оперативный отдел. Должность очень скучная по меркам боевых офицеров, которых в середине шестидесятых годов в войсках было еще много.

Тут жестокая действительность попыталась нанести первый удар по патриотической сущности Никиты. Круглая физиономия Хрущева, тезки, после его попытки развенчать культ вождя народов стала для Чернова своеобразной мишенью на стрелковом стенде, и от этой мишени буквально смердело чем-то протухшим. Никита расшифровал этот запах как стремление ничтожного существа потоптаться на мертвом теле гиганта, который вызывал прежде неописуемый ужас, вплоть до мокрых штанов. Ну, а заодно, и замазать собственные грешки, которых у нового руководителя партии и государства хватало.

Время шло, росло количество звезд на погонах, а значит, возможности вести более масштабную ИГРУ. Наконец, во время обучения в академии Генерального штаба, чья-то не менее светлая голова заметила этого скромного, на фоне остальных, офицера. А может, тоже сработала чья-то чуйка; Никита в этом отношении был уверен, что его дар, или совокупность даров не является исключительным, что по земле ходят, начинают и заканчивают свои ИГРЫ и другие игроки. И что он среди них отнюдь не самый сильный. Больше того, его собственная очередная ИГРА вполне могла быть частью другой, более изощренной и масштабной.

Особенно часто такие мысли стали посещать голову Игоря Чернова, когда он в звании майора Советской Армии был оставлен в Москве, в том самом отделе Генерального штаба. Казалось бы – живи, и радуйся! Двухкомнатная квартира в Москве, в пределах Садового кольца, высокооплачиваемая интересная работа… Но вот та самая чуйка заставляла майора, а потом подполковника, и почти сразу полковника Чернова все чаще морщить виртуальный нос в брезгливой гримасе. И дело было не в сослуживцах – умных, образованных и патриотически настроенных офицеров и генералов было вокруг большинство. Но вот общее направление их совместной деятельности… Той самой, ради которой и был создан специальный отдел. Необычный прежде всего тем, что к его работе кроме кадровых военных широко привлекали «чужих» – сотрудников МИДа, Минвнешторга, других министерств, имевших отношение к внешнеполитической деятельности страны. Ну и, конечно, без смежников из госбезопасности не обошлось. Куда же без них?!

Скорее всего, Чернову потому и «кинули» так быстро по третьей большой звездочке на погоны, что как раз он и был связующим звеном от Генштаба. Как же – престиж ведомства. Впрочем, ценили его в отделе не за звезды, и немногочисленные награды, а как раз за те качества, что и составляли его внутреннюю суть. Повторим – необыкновенная память, выдающиеся аналитические способности, здоровый авантюризм и искренний патриотизм. Ну, и чуйка, конечно же. И отсутствие карьеризма к тому же.

Внешне это выглядело так: к переломному для России одна тысяча девятьсот девяносто третьему году моложавый в свои пятьдесят три года; невысокий, но стройный; подтянутый, не допускающий небрежности в одежде (скорее от природы, а не принадлежности к воинскому сословию) с едва обозначенной улыбкой на лице, черты которого ничем не выделялись. Ни квадратного подбородка, ни стального пронизывающего взгляда под нахмуренными бровями… В общем, его можно было принять за инженера, учителя, ученого. Именно таким, в гражданском костюме серого цвета, он и зашел в кабинет генерала, начальника отдела. Доложился по форме, и остался стоять у дверей, как обычно. Необычным было приглашение от генерала в уголок, где кожаные диван и кресла, и небольшой столик на гнутых ножках несколько разбавляли тяжелую официальную обстановку кабинета. Прежде полковника Чернова здесь если и приглашали присесть, то только к приставному столику у огромного, как стадион, двухтумбового генеральского стола.

Сам Чернов такому отношению к себе был только рад; слишком сильно от генерала несло презрением к выскочке из ниоткуда, офицеру, не имевшему длинной вереницы предков-военных, и теперь не стремившемуся соответствовать своим внешним видом высокому званию. Впрочем, генерал Юрий Николаевич Смирнов дураком не был; незаурядные способности подчиненного признавал, и вовсю использовал. И не раз уже перехватывал у полковника бразды правления очередной ИГРОЙ, когда самому Чернову уже было совсем неинтересно, и когда начинающийся звездопад очередных званий, орденов и других вкусных «плюшек» обрушивался на победителей.

Сейчас в отделе была одна ИГРА; одна, но какая. По ее сценарию Россия, наследница Советского Союза, должна была это наследство получить. Получить с хорошими процентами. Вложено было немало – и в братские прежде республики, и в половину Европы, которая сейчас стремительными темпами соединялась с другой половиной.

– Соединяйтесь, – «разрешил» им полковник Чернов еще в те времена, когда первыми, чуть слышно начали гавкать польские диссиденты, – только за свой счет. Расплатившись по всем долгам. А кому вы должны, паны, да камрады? Правильно – России.

Потом пошло-поехало, и Никита Владимирович, закинувший крючок с наживкой в виде наметок плана действий, тихо радовался, как стайка рыбешек, яростно гребя плавниками, заглатывает его все глубже и глубже. Подходила пора резко подсечь, и вытащить добычу на берег. Родной берег, конечно. Операцию, в которую было вовлечены уже сотни сотрудников, часто не понимающих конечных целей, назвали «Одиссей». Самому Никите это название не понравилось. Внутренний смысл названия, предложенного кем-то с самого верха, был понятен – возвращение на Родину.

– Только вот в каком виде этот царек вернулся на Итаку? – задал тогда вопрос себе полковник; и сам же себе возразил, в утешение, – ну, хоть врагов при этом покрошил без счета.

– Присаживайся, полковник, – широким жестом пригласил его генерал, ткнув в окончании пальцем в кресло.