Сергей Антонов - Процессор времени

Спокойно, мон шер Вербицкий. Без паники. Мало кому взбрело в голову прокатиться по агрогородку? Председатель сельисполкома за номером двести одиннадцать осматривает свое хозяйство. Может, этот год объявлен Годом Наведения Порядка на земле или Годом Уничтожения лесов и болот. Дел у председателя невпроворот. Где-то работнички-лентяюги забыли срубить березку. Или не поставили капкан на лярв. Неполадки в пробирной палатке. За стабильным агрогородком нужен глаз да глаз. Народец требуется держать в узде. Не то соль со склада удобрений тырить начнут…

Марату показалось, что машина проедет мимо. Эту хрупкую надежду разбил в мелкие осколки визг тормозов. Тревожный. Не оставляющий сомнений в том, что приехали за ним. Дуська, падла, все-таки кого-то вызвала.

Когда Вербицкий ринулся в коридор, хозяйка попыталась его остановить. Вытянула руку.

– Убери грабли! – рявкнул Марат, отталкивая женщину.

Дуська послушно отодвинулась в сторону. Видать испугалась неожиданной грубости. Вербицкий подбежал к двери, распахнул ее ударом ноги. От бля! У низенького заборчика стоял автомобиль невиданной конструкции. Что-то среднее между «Нивой» и «УАЗом». Цвета хаки, со снятым верхом. Но не это было главным. К калитке вразвалочку шел старый знакомый Вербицкого. Стабильный, как гранитная скала капрал Байдак. Из-под берета виднелась белая полоска бинта.

Прежде чем, Марат захлопнул дверь, Байдак увидел своего крестника. Рука его метнулась к кобуре. Выстрелит ведь, падла. Цацкаться не станет.

Вербицкий наощупь отыскал крючок, воткнул его в дужку. Слишком хлипкий. Долго не продержится. Марат лихорадочно искал путь к отступлению. Вариантов было не так уж много. Точнее, всего один – окно в зале. Выбраться наружу можно через него. Если эсэнэсовец приехал один, то есть неплохие шансы на побег.

В наполеоновские планы Марата внесла коррективы Дуська. Она вновь преградила ему дорогу. На этот раз уже не рукой, а увесистой скалкой. Маску гостеприимной хозяйки Евдокия сбросила. Теперь на Вербицкого смотрело существо, которое почти не отличалось от лярвы. Мускулистые руки, над которыми Марат втихомолку посмеивался, вкупе со скалкой превратились в серьезное препятствие на пути к свободе. Вербицкий оценил расстояние между стеной и женщиной. В него он собирался проскользнуть. Не вышло – Дуська отреагировала молниеносно.

Первый удар пришелся в плечо. Метательница замахнулась во второй раз. Марат блокировал удар локтем. Взвизгнул от боли и сомкнул ладони на дуськиной шее.

Прости, но если понадобится, я тебя придушу. Без всякого сожаления. Разве я сделал тебе что-то плохое?! Какого же хрена ты меня продала? Будущее не слишком много потеряет, если ты сдохнешь!

Глаза чертовой бабы полезли на лоб, но она все-таки успела двинуть скалкой снизу вверх. По яйцам. О, боже! Марат чудом не прикусил язык. От боли усилил хватку. Евдокия начала бледнеть. Стук! Скалка упала на пол. Марат ткнул растопыренной пятерней Дуське в лицо. Она попятилась, уперлась спиной в стену и кулем сползла на пол.

В два прыжка Вербицкий добрался до зала. Не преминул врезаться в журнальный столик. Охая, теперь уже от боли в колене, влез на подоконник. Слава две тысячи сорок первому году! Всепроникающий прогресс обошел стороной такое полезное изобретение, как старые, добрые шпингалеты. Марат распахнул окно. Перед ним расстилалось картофельное поле. Ровные и довольно глубокие борозды – мечта любого любителя бега по пересеченной местности.

Из коридора доносилось невнятное бормотание обезвреженной Дуськи и грохот – Байдак штурмовал дверь.

Вербицкий прыгнул вниз. Навстречу своей мечте о беге по картофельной ботве, он сделал только один шаг. Удар по голове опрокинул Марата на спину. Байдак приехал не один. Не на того напали. Петенька, тонкоголосый громила, поджидал беглеца у окна.

– Готово! – проорал он победным фальцетом. – Я взял эту гадину, товарищ капрал!

Флаг вам в руки, господа эсэнэсовцы. Ваша взяла. Банкуйте. Перед тем, как ухнуть в колодец беспамятства, Вербицкий увидел небо. Белое как простыня. Без единого облачка. И пятно солнца. Желтое на белом.

Разогретый солнцем асфальт жег босые ступни Марата, но он не трогался с места. Никак не мог отвести взгляда от лиц пассажиров, приникших к окнам поезда. Авария, несомненно, внесла некоторое разнообразие в рутину их поездки. Дома они обязательно расскажут о том, как их поезд сбил пацаненка из провинциального городка, названия которого они так и не запомнили. Это будет дома, а пока… Марат видел расплющенные о стекло носы любопытных детей. Их папаш, почесывающих волосатые животы. Кто-то прожевывал соленый огурец, которым закусил стопарь водки, кто-то откровенно зевал и поглядывал на свою верхнюю полку. Погиб? Не спорим – погиб. Но мы-то ведь живы! Война войной, а обед и сон – по расписанию.

Промелькнул последний вагон. Затих вдали стук колес поезда-убийцы, а Марат все еще стоял на месте. Не мог заставить себя пересечь рельсы, превратившееся в границу, отделявшую беззаботное детство от жестокого мира, в котором смерть хоть и не очень частое, но вполне обычное явление.

В чувство Марата привел пронзительный вопль автомобильного гудка. Мальчик обернулся и тут же отпрыгнул на обочину. Слишком уж грозной была рожа, которую скорчил водитель бежевого «Москвича». Нервного мужика можно было понять – позади него выстроилась вереница из десятка машин.

Караван из легковушек и грузовиков тронулся в путь. Марат, обретший способность двигаться, наконец, пересек рельсы.

Жженный поджидал его за переездом. Опершись на полосатый столбик локтем, он прикурил воткнутую в угол рта сигарету. Блаженно затянулся. Выпустил облачко серого дыма и улыбнулся мальчику как старому знакомому.

Марат остолбенел. Он впервые видел этого человека. Был готов биться о заклад, что никогда его не встречал. В городе с населением в десять тысяч невозможно затеряться дяденьке с такой колоритной и страшной внешностью. Лицо и голова его были сплошной раной. Казалось парня ткнули мордой в горку раскаленных углей и продержали в таком положении не меньше минуты. Кожа зарубцевалась уродливыми буграми, а там где ее не было вообще, проступали багровые пятна спекшихся мышц. Нос был ноздреватым и темно-красным, как переспевшая клубничина. Лоб и голова сделались похожими на вареное яйцо, с которого крайне неаккуратно содрали скорлупу. Кое-где сохранились слипшиеся пучки волос. Ни дать, ни взять – уродливые шипы. Воспаленные и лишенные ресниц веки придавали глазным впадинам сходство с двумя дырами, через которые на земной мир смотрел пришелец с далекой и бесконечно чуждой людям планеты. Планеты без имени, которой даже не нашлось места на звездных картах.