Сергiй Чугуновъ - Блуждающiй Свљтъ. Романъ во стихахъ

иль давится сухою хлебной коркой?
О том поведаю во третьей я главе,
боюсь, что ей приходится там горько…
Распорядился так жестокий век:
блаженный счастья своего не знает;
что есть свобода? – узник понимает;
что есть достаток? – нищий человек…
И двух дней не прошло, уж Глеб в России,
с ним mister Eric Gregory John Gere 22 —
его немногословный конвоир …
Завидев Глеба, враз заголосили
старухи: «Паша наш споки-иинул ми-иир…»
И Глеб познал, как одинок и сир

он в бесприютно-многолюдном мире.
И звук, на сдавленный похожий стон,
родúлся. Ткач идти не может, гири
будто к ногам привязаны. Всё ж он,
мал оклемавшись, в дом родимый úдет,
и что же там, Глеб горемычный видит:
глаза святых, глядящие с икон;
завешенные зеркала; соседку,
что молится, крестясь и морща лоб;
обшитый траурным глазетом гроб,
поставленный на стул и табуретку;
да тьму цветов… Не оступиться чтоб,
присел на край скамьи наш Глеб. «Усоп… —

запричитала в трауре старуха, —
…раб Божий Павел! Господи, прими-иии…»
Её стенания звучали глухо
и жалобно. «Что жизнь? Единый миг,
топтание на месте с переводом
отпущенного времени за годом
год…» – так подумалось Ткачу. «И-иии…» —
опять завыли бабы, а мужчины,
войдя в избу… Я всё б вам описал,
но здесь, прошу, сей скорбный ритуал
мне опустить – и есть тому причины:
я столько, близких схоронив, рыдал —
что не касаться тем сих слово дал.

…окончив поминальное застолье,
соседи разбрелись: кто по домам;
кто за околицу, развеяться на воле;
а кто, ещё принять, хотя б сто грамм,
побег в кафешку либо-ти к знакомым…
Глеб с Эриком на лавочке пред домом.
( Я в переводе диалог их передам ,
звучит по - русски ярче он , поверьте .)
«Как можно после похорон, ответь,
так буйно веселиться, песни петь?
Ужель в России не страшатся смерти?»
«Не в смерти дело, повод есть поесть,
попить, попеть… Род ú ны или смерть —

в них, право, разницы не шибко много —
плюс-минус человеческая жизнь,
как в математике…“ „Побойся Бога!
Ведь Человек – венец Природы!“ „Брысь
под лавку, пёс… Я седня пьяный в стельку…
Оставь меня!» «На долго?» «На недельку…»
Тут Гир совсем расклеился и скис:
«Нам дали лишь три дня…» Но Глеба
ужо и пушкою не разбудить.
Позволь же мне, желая угодить
тебе, Читатель милый мой , на небо,
как сокол легкокрылый, воспарить
и сверху, будто месяц, осветить

красóты русской той глубинки,
в которой родился и наш герой.
То вам не примитивные картинки
мазил-художников, кои порой
нам выдают за чудные творенья,
каких и не было от Сотворенья…
Деревня Куть лежала под горой
у тихой речки с ней одноименной.
Вода в речушке, будто синь глаза,
прозрачнее и чище, чем слеза,
вкусней не сыщешь и во всей Вселенной.
По берегам дремучие леса,
во коих заблудиться в полчаса…

за неча делать… На покосах сено
в пахучих копнах. В них я, будто мышь,
бывало, зарывался, вдохновенно
описывал, на сене дремля, тишь
и ароматы середины лета,
вплетая в строки серого сонета
всё многоцветье луга… Только лишь
напрасно я от темы отступленье
развил; не в моде нынче се, увы;
природы описанье, свет луны —
теперь не бередят воображенье.
Потоки крови трогают умы,
постельны сцены да кошмарны сны.

Ну, что ж… Вернёмся к Эрику, бедняжка
задумался; а в мыслях винегрет
да мысль одна, бездомная бродяжка,
слоняется: « I’m finding mare’s nest… « 23
А дале пара фраз на чистом русском,