Кассия Сенина - Траектория полета совы

Василий внимательно посмотрел на Феодора. Что-то в выражении лица друга не нравилось ему. Пожалуй, отсутствие того воодушевления, с которым Киннам всегда начинал очередной учебный год. Точнее, воодушевление было, и большинство сторонних наблюдателей, скорее всего, не заметили бы ничего особенного в поведении ректора, но Кустас, знавший его близко больше двадцати лет, видел, что Феодор угнетен и с трудом сохраняет жизнерадостный вид, к которому привыкли его коллеги и студенты.

– Ну вот, наконец-то можно с тобой спокойно поговорить! – сказал Кустас. – Я еще вчера хотел забежать, но вся эта суета выбила из колеи. А тебя, должно быть, как всегда, завалили цветами?

– О, да! Мы с Еленой полчаса грузили их в машину.

Буфет был почти пуст, и они могли беседовать, не особенно понижая голос.

– Наверное, даже ни одна женщина у нас не получает в праздничные дни столько цветов!

– Одна получает.

– Марго?

– Конечно! Вчера опять предлагала посчитать букеты, у кого больше. В такие дни хочется набраться наглости и попросить в следующий раз дарить цветы прямо в вазах. А то мы с Фотисом долго пытались их разместить по дому, но в конце концов устали и набили букетами старый аквариум.

Василий засмеялся.

– А как прошел Ипподром? – спросил он. – Я думал, ты позвонишь, когда вернешься, зайдешь на чай…

Киннам внезапно помрачнел.

– Извини, что не звонил, – глухо проговорил он, – но… мне было не до того.

– Что случилось? – с беспокойством спросил Кустас.

Феодор несколько секунд молча размешивал сахар в чашке. Он старался казаться спокойным, но чуть сдвинутые брови выдавали душевную боль.

– Случился капитальный облом, друг мой, – наконец, ответил он с усмешкой. – Крушение романтических надежд и… Словом, я получил по шее. Но я сам виноват, повелся, как мальчишка! Романы романами, а в жизни надо знать свое место. Я об этом позабыл, вот и заработал порцию плетей. Так что по приезде пришлось лезть в нору и зализывать раны.

– Сочувствую!

– Эх, Василь, тебе этого не понять! Да и хорошо, что с тобой такого не случалось и не случится… Ну, видно, поделом мне! В свое время я недурно погулял, а сейчас, похоже, небеса покарали меня за всё и про всё… Но ты не волнуйся, уже прошло, в сущности. Хороший коньяк и хорошая музыка – прекрасные лекари. Пять вечеров провел в Мегарон-Холле, вроде отпустило. К тому же во всем есть положительные стороны: теперь, по крайней мере, понятно, что делать дальше.

– И что же?

– Наука, Василь, наука и работа. Только это мне осталось. Наверное, это и правильно. В конце концов, я и так много получил от жизни… Буду дописывать про Анну Комнину, возьму новых аспирантов. Но главное – коростеньский проект, надо поторопиться.

– Да, тут я за тебя болею! Если всё получится, это произведет фурор!

– Получится, не сомневайся! Конечно, придется поработать серьезно, но нам не привыкать! А у тебя как дела?

– Да как обычно, только суеты побольше, чем всегда. Анна в первый класс пошла…

– О, уж е ? Поздравляю!

– Спасибо!

– Надеюсь, не забуду сделать ей подарок при случае. Нила я вчера видел на лекции, но недосуг было перекинуться словом.

– Он от тебя в восторге!

– Приятно слышать, но посмотрим, что он скажет после экзамена зимой. – Киннам подмигнул другу. – А как Таис? Мы ведь с ней редко пересекаемся.

– Да всё по-прежнему… Сейчас готовит заявку, хочет на грант подать в Плифоновский Фонд.

– Хорошее дело!

– Это да… Только вот что-то она слишком часто стала в церковь ходить. Уже сколько раз было: мы с Асмой ее приглашаем куда-нибудь в воскресенье, а она отказывается – говорит, что будет на службе. Я побаиваюсь, честно говоря, как бы она не втянулась слишком в религию.

– Вот уж едва ли ее потянет в монахи, после ученой-то жизни! А на службы ходить, молиться – что в этом плохого? Ей ведь это нравится?

– Да, но… Думаю, на каком-то этапе это было для нее, что называется, терапевтично, а теперь не знаю. Я со стороны наблюдаю, и мне кажется, что это всё как игры такие, знаешь, в духовную жизнь…

– А куда она ходит, в какой храм?

– В Парфенон, как ни странно. Она «Тени» твои прочла, конечно, и согласилась, что всё так и есть, но говорит: люди разные бывают, а она в церковь ходит к Богу, а не к людям. Вроде и правильно… Но не хотелось бы мне, чтоб она в это углубилась. У нее и духовник есть теперь, и всё, что православным положено. Правда, священник вроде бы хороший, судя по ее рассказам, но… – Василий помолчал несколько мгновений. – Она время от времени спрашивает о тебе, как ты и что.

– Она хорошая девушка, Василь, – сказал Киннам с печальной улыбкой, – и именно поэтому ей лучше держаться от меня подальше.

– А она всегда думала, что тебя недостойна. Что ж, я ее не разуверял.

– Любящий брат!

– Оградит любимую сестру от увлечения несбыточными мечтами!

– И это правильно.

– Ты не рассердишься, если я скажу, что был бы рад иному обороту событий?

– Не рассержусь, но это невозможно.

– Ладно, прости, оставим эту тему. Поговорим лучше о твоем проекте.

Друзья просидели в буфете до самого закрытия. Феодор взял себя в руки, и, когда они с Василием простились на академической автостоянке, уже нельзя было заметить на его лице никаких следов той внутренней бури, которую он пережил меньше двух недель назад и которая, очевидно, всё еще не стихла. Глядя в зеркало заднего вида, как черная «альфа» Киннама выезжает с парковки, Кустас подумал: «Бедный Феодор! Даже странно, почему ему так не повезло в личной жизни, хотя, казалось бы, у такого мужчины с этим не должно быть никаких проблем… Теперь он, похоже, смирился и приготовился к одиночеству. Наверное, для научной работы это хорошо, но все-таки такая жизнь не для него! Впрочем, как знать, может, этот ветер еще переменится…»

Воскресным вечером, когда Афинаида стояла на кухне у окна и раздумывала, чем бы поужинать, позвонила Мария.

– Ида, приветик! Как дела? Я тут мимо пробегаю, да не одна, а с тортиком. Хочешь, зайду, съедим вместе?

– О, давай! – обрадовалась Афинаида.

Отложив мобильник, она огляделась: не мешало бы прибраться, но нет времени… Афинаида только успела сунуть в керамический стаканчик на столе несколько салфеток и подмести пол в тесной кухоньке.

Когда-то они с родителями жили в приличной квартире на проспекте Михаила Хониата, недалеко от центра города. Георгий Стефанитис был крупным специалистом по палеоботанике и хорошо зарабатывал. Но когда отец ушел от них, а мать попала к Лежневу, тот быстро внушил ей, что жить в таких «хоромах» вредно для души и квартиру надо поменять на более скромную, каковую сам отец Андрей и нашел для них через знакомых. Деньги, образовавшиеся при размене, пошли, по словам Лежнева, на строительство триполитского подворья, а Афинаида с матерью оказались в малюсенькой двухкомнатной квартирке вдали от центра, зато близко к Свято-Михайловскому храму. После разгрома секты Афинаида, вернувшись с Закинфа, повыбрасывала горы брошюрок с переведенными на греческий поучениями катакомбных старцев из Московии, всякие «правила поведения православного христианина», «памятки желающим спастись» и подобную литературу, которой Лежнев их щедро снабжал, оставив только святоотеческие книги, которых после чистки книжного шкафа оказалось не так уж много. С помощью Марии и ее двоюродного брата она сделала в квартире перестановку: одна комната стала рабочей – там стояли компьютерный стол и стеллажи для книг, – а другая служила спальней. Часть старой мебели отправилась на свалку, и в комнатах стало свободнее, легче дышалось, однако порой Афинаида с грустью вспоминала их прежнюю квартиру, из окон которой был виден Акрополь…