Мор Йокаи - Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта

Мада сказала, что нет смысла сегодня идти дальше — здесь хорошее место для ночлега.

— Ночь-то мы здесь проведем, — рассудил я. — Стоит только свечи погасить. А когда настанет завтра? Здесь не забрезжит заря, петух не прокричит. Кто воскликнет: вставайте, настало прекрасное солнечное утро!

— Ах, Баран, — упрекнула меня Мада. — Или ты пожалел, что ночь, проведенная в моих объятьях, никогда не кончится?

— Нет, совсем нет.

Тогда расстелили мы наши меха, достали еду и вино. Выпили, и стало нам весело и хорошо. А в хорошем настроении и поцелуи рождаются.

Потом спросила Мада:

— Как ты думаешь, в аду мы или на небесах?

— На небесах, конечно, — ответил я незамедлительно.

Она погасила свечи и прошептала в темноте:

— Ты меня видишь?

— Нет, не вижу.

— Нет, видишь. Смотри на меня и повторяй, что я скажу.

Мада принялась читать «отче наш», «верую», «богородицу», и с каждым словом лицо ее мне казалось светлее и светлее, и постепенно озарилось наше подземелье. Я, конечно, ничего не сказал, чтобы жена моя особо не возгордилась. Но с этого момента я уверовал: Мада — святая, посланная мне господом.

Никогда в жизни не был я так счастлив, как здесь — погребенный в каменной могиле.

Время проходило, и я не задавался вопросом, перейдет ли эта ночь в какой-нибудь рассвет, когда Мада нежно пробудила меня и зажгла свечи.

— Как ты считаешь, — улыбнулась она, — что дальше с нами будет?

— Думаю, гайдамаки просто решили нас испытать и скоро выпустят.

— Не надейся. Мы к ним больше не вернемся.

— Неужто Медведь оставит на погибель единственную дочь?

— Плохо ты знаешь Медведя. Кого он в расселину заключил, тому нет обратной дороги.

Ужаснулся я по-настоящему и стал было раскаиваться: ради любовных утех такую судьбу накликал. Но Мада поднялась и велела идти. Я вспомнил, как светилось ее лицо в ночи, и ко мне вернулась моя уверенность.

Шли мы каменным коридором, там и сям попадались гроты — маленькие и побольше. Пугливо я заглядывал в каждый грот — не увижу ли скрюченных скелетов, коими стращал меня мой тесть. Но не нашел ни единого мертвеца.

А пещерный ход шел все дальше, и встречались нам иногда дивные, сверкающие кварцем и горным хрусталем залы, полные причудливых изваяний. И вдруг расширился путь, и что-то засияло в глубокой мрачной дали. Солнце.

— Свобода! Свобода! — закричал я и прижал Маду к груди.

— Свобода? Нет, всего лишь очередная неволя, — проговорила она кротко и печально. — Сейчас увидишь.

Мы шли обнявшись — дорога стала просторной. Свечей не требовалось, солнечный свет вел нас. Мы увидели голубое небо, побежали как безумные, чтобы охватить его взглядом, вдохнуть всей грудью. Наконец мы достигли края пещеры — перед нами простирался Остров-сад.

Настоящий остров, только окруженный скалами, а не морем. Повсюду скалы крутые и высокие, никакой дороги из долины или в долину, кроме тесной тропы, что привела нас сюда. Голые, вздымающиеся ввысь скалы, горные вершины, сдвинутые, словно башни гигантского собора, глубокие проемы, трещины в скалистых стенах; множество базальтовых колонн резко и прямо шли вверх, затем вогнуто изгибались, создавая впечатление разрушенного свода над Островом-садом, над круглым зеленым оазисом, пересеченным полосами обработанных полей; в южной стороне виднелся правильный квадрат огородов, окруженный пышными фруктовыми садами.

На головокружительной высоте из стены пещеры Пресьяка бил ручей, сначала распыляясь об острые камни и образуя вечную радугу над сей обетованной землею, а затем спускаясь прихотливой серебряной змеей. Сквозь прозрачный туман виднелись белые домики.

— Здесь нам предстоит жить — тихо сказала Мада. — Нам никуда не уйти отсюда. Гайдамаки поселяют здесь тех, кто недостаточно храбр для их ремесла или же устал от бесконечных опасностей, или не хочет расстаться с полюбившейся женщиной. Так они и живут здесь все вместе, трудятся, обрабатывают землю, и мир для них замкнут этими скалами.

Остров-сад и заключал тайну загадочного могущества гайдамаков. Благодаря этой сокровищнице они столь долго и успешно противостояли владыкам окрестных земель.

Тайная, неистощимая кладовая. Остров-сад, когда гайдамаки открыли его, представлял собой жалкую пустошь, где росло несколько чахлых сосен. Не то что людям — и зверям здесь было не прижиться, если бог крыльев не дал. Источников не было, копать колодцы в твердой породе оказалось бесполезно. Тогда-то и надумали гайдамаки отвести ручей в пещеру Пресьяка с противоположной скалы: далее, через трещины и расселины вода нашла путь в чащу Острова-сада, а затем уходила в землю, дабы вновь выйти на поверхность в соляных копях Шинявского.

Отведенный ручей преобразил затерянную в скалах долину. Чахлые деревья срубили, на их месте появились обработанные поля, остальные сосны великолепно разрослись, в мягком климате защищенного от ветра «острова» прижились самые чувствительные растения. Даже люди, заброшенные сюда судьбой, изменились, хотя гайдамаки, разумеется, ссылали на Остров-сад только тех, кто не мог или не хотел примириться с их дикими и жестокими нравами. По себе скажу: внешний мир полностью забывался, человек здесь жил радостно и прекрасно, словно какой-нибудь король в изгнании; много чего доставалось на мою долю, знавал я и суровое спокойствие отшельника, и бесшабашность опьянения, однако истинно счастлив был я только здесь.

Извилистая тропинка, вырубленная в крутой скале, удобно спускалась из пещеры Пресьяка в долину. Мада, вероятно, не раз бывала на «острове», она даже говорила мне, в каком доме кто живет. Детишки бежали ей навстречу, обращались по имени, хватали нас за руки, зазывали к себе в дома. При нашем приближении зазвонил колокол на небольшой колоколенке. Впоследствии, когда я имел возможность разглядеть этот колокол, из круговой надписи на нем я узнал, что колокол сей когда-то принадлежал беловежскому монастырю и, видимо, был похищен оттуда.

Да, все здесь было разбойничьей добычей. Роскошное полотно и кашемир, женские платья из тафты и шелка и сами женщины — разбойничья добыча со всех окрестных земель. Однако похитители и похищенные жили среди сего награбленного добра в простодушном счастии подобно Адаму и Еве в раю, когда одежды еще не было и в помине.

Впрочем, для них все это великолепие и не было кровавой добычей. Они знай себе пахали, сеяли, собирали зерно, избытки урожая относили в пещеру, а взамен получали от недавних своих сотоварищей разнообразную утварь, дорогие украшения и одежды. И колокол был украден специально для Острова-сада.

В этой открытой гайдамаками долине не водилось никакого зверья. Привести крупных животных… трудно, даже невозможно. И протащили разбойники сквозь тесные проходы и коридоры телят, ягнят и поросят, привязав из за ноги к жердям. В результате мяса, хлеба и овощей стало так много, что никакая сила в мире голодом не могла принудить к сдаче обитателей пещеры Пресьяка. Если бы полякам удалось разрушить отводный канал, процветанию Острова-сада настал бы скорый конец, плодородная долина превратилась бы в пустыню, люди и животные погибли, а великолепные фруктовые деревья высохли бы в первое жаркое лето. Потому-то пуще всего разъярились гайдамаки на попытку осаждающих уничтожить живительный источник.