Кэтрин МакФлай - Роковая клятва. Том 1. Фаворит фортуны. Том 2. Орден проклятых

не может. Нет, души страданье

слезами смертного не смыть!

Бессилье, горечь, опустелость

в душе творились. И хотелось

кричать… неистово кричать.

Уильям повторял опять:

«За что мне те страданья, Боже?

Он был мне всех людей дороже. —

Я не успел о том сказать…

Небесный свод горит багрянцем

Снуют лакеи во дворе.

– Убит? – Собрались над шотландцем

все слуги замка на заре.

– Неужто ранен сэр смертельно?

Какое горе! Безраздельно

царят в стране хаос и страх. —

Толпились слуги, причитая.

– Скорее разойдитесь, ах!

Уилл стоял, не замечая,

казалось, ничего вокруг.

Смешались краски, люди вдруг,

стенанья, гомон, шум и крики,

и отдалённый разговор.

Казались все тогда безлики.

Жена Алистера во двор

Вбежала, вниз потупив взор,

в слезах упала на колени.

– Уилл, скажи, мне! Без сомнений

(она, слёз горьких не уняв,

спросила сына, взор подняв),

ты был в последнюю минуту

с ним рядом. Что отец велел?

Уильям молча посмотрел

куда-то в сторону запруды.

Секрет доверить он не смел.

Слуге она сказала:

– Надо

сюда скорей позвать аббата!

[Уильям]

– Нет, не велел отец.

[Мать]

– Как быть?

[Уильям]

– Велел по древнему обряду

его в огне похоронить.

– Но это – грех! Я – христианка. —

Она промолвила, крестясь.

[Уильям]

– Обет нарушить, данный в час

Последний – грех ли ниже рангом?

***

Уже смеркалось. Склоны гор

туманной дымкой застилались.

Собрались все. Пылал костёр.

Едва стенанья раздавались

людей. Но плач тонул в ветрах

на мрачных тех похоронах.

Уильям в тот момент прощальный,

в огонь вгляделся погребальный,

на меч отцовый опершись.

И увидал в огне виденья.

Отца, людей… И чью-то жизнь…

Там был триумф, затем – мученье.

Прикосновение руки

он ощутил и огляделся.

Но люди были далеки.

Листок оторванный вертелся,

летящий в сторону реки.

«Почувствуй силы колдовские! —

Себе не веря до конца,

Услышал голос он отца. —

И сможешь ты призвать стихии.

[Уильям]

– Слова откуда слышу те?..

И налетел холодный ветер, —

и дух отца ему ответил:

– Моё присутствие – везде.

Я показать тебе могу мир,

где воля правит всем и вся.

И ты поймёшь, за что я умер,

свои страдания неся.

– Да, покажи. – Сказал он смело,

но дрожь почувствовал по телу.

– Тогда услышь, что говорю,

(но голос слышать нелегко мой)

и повтори всю речь мою.

Язык услышал незнакомый,

слова, как будто нараспев,

Уильям, повторить сумев.

И поднялось в реке волненье.

Сильнее ветер завывал

и волны бились о причал.

Стояли все в оцепененье,

не понимая. Ливень лил.

Огонь сильнее разгорался,

природе будто вопреки.

И дом зарницей озарялся.

Сильней волнение реки

вздымалось. Вот стихии сила

все мысли, чувства захватила —

и сын всевластье ощутил.

В огне виднелся новый образ:

где он стоял перед отцом.

Неясность странная. Озноб рос.

Они стояли пред огнём,

воздевши руки: сын с отцом.

И не ребёнком был, а взрослым

Уильям, глядя в полутьму.

«Тебе подвластно одному

путём подняться грандиозным. —

Сказал отец тогда ему.

Надменно глянул он на сына. —

Но ты не должен отступать.

Без дара в жизни всё – пустынно!»

«Уилл, клянись не колдовать!» —

Той просьбой был он отвлечённым

от всех картин. Взглянул на мать.

Вещи

в карету были снесены.

К окно свирепо ливень хлещет.

«И ты не чувствуешь вины?» —

Спросила мать.

Захлопнул дверцу

лакей, как тот успел усесться.

Не глянув, слёз не обронив,

остался Вильям молчалив.

Под ливнем мокший старый кучер

приказа ждал.

«Не стой! Пора!» —

Раздался возглас. Со двора

помчали кони вниз по круче.

Подумал Вильям: «Отчий край!

Я не вернусь. Навек прощай!»

Взглянул в окно – туман белёсо

устлал долину речки Нисс.

И падал дождь, как будто слёзы.

Со склона виден весь Дамфрис.

Как много здесь воспоминаний!

«Забыть – и жить без оправданий!» —

Закрыл глаза Уильям, столь

пронзала сильно душу боль.