Артур Аршакуни - Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга вторая

– Верно, хватит, – Пантера резким, сильным движением налил вина, взял чашу.

– Ешь, Титус, добро пропадает, – Пантера протянул Титу кусок жареного мяса.

– Да ну его! – Тит зевнул. – Жарко, разморило на солнце.

– Тогда пей, если не хочешь есть! – засмеялся Пантера, снова наполняя чаши.

– Salve!

Они снова выпили.

– И красноречия в тебе в избытке, – продолжал Тит, покачивая массивной головой, – тебе бы перед когортами выступать с напутственным словом перед боем!

– Вспомнил Германика?

– Да, вот это был голос… До сих пор озноб по спине.

Пантера в это время с хрустом разгрызал хрящи жилистого куска мяса. Покончив с ним, он протянул руку за вторым куском.

– А что бы ты сказал, Титус, – сказал он, улыбаясь и энергично работая челюстями, – если бы узнал, что у меня был свой ритор? Представляешь, у меня, Пантеры, – свой ритор?

– Как это? – удивился простодушный Тит.

– Вот так, – Пантера взялся за третий кусок.

– Я же про тебя ничего не знаю, – сказал Тит, – рассказал бы, что ли… Мы же с тобой – единственные друзья.

– Славный, добрый Титус. Давай еще выпьем.

– Расскажи, Пантера. Мы здесь с тобой одни. Бибул дрыхнет, ничего не слышит.

– Да, славный Бибул, добрый Бибул. Выпьем, дружище!

– Я выпью, выпью, а ты рассказывай.

Вместо ответа Пантера поднялся, ушел за скалу. Титу было слышно, как тот справляет малую нужду. Потом Пантера походил по берегу, бесцельно бросая в воду камешки, вернулся обратно, сел, привалившись спиной к валуну, и поднял потемневшие глаза к небу.

Рассказ Пантеры.

Мой отец был богатым торговцем кожей. Я думаю, он сколотил состояние на поставках божественному Цезарю – армии нужны были щиты и доспехи, причем во все больших количествах. Так что к концу галльских походов имя Гая Луция Лупина кое-что значило не только у нас, в Кампаньи, но и в самом Риме.

(– Так ты, стало быть, не Пантера, а Волчонок 11 11 Игра слов: имя Лупин (Lupinus) образовано от «lupus» (лат.) – «волк». Ребенок, в свою очередь, получал имя Лупинилл, т. е. «сын Лупина» , – хохотнул Тит, устраиваясь поудобнее.

Пантера не ответил, по-прежнему глядя в небо, словно не услышав друга.)

Мать моя – парфянка. Она была привезена на рынок в числе прочих рабов, где ее и выкупил Гай Лупин.

(– Ну вот, – снова не удержался Тит, – все время смеешься надо мной, фракийцем, а сам – сын парфянки.

– Ромула вскормила волчица, – медленно произнес Пантера, – Ромул основал Рим, а Рим вскормил меня. Я – сын Рима, фракиец!

Глаза его снова полыхнули, и Тит прикусил язык, давая себе слово больше не перебивать Пантеру.)

Звали ее Амеллиной. Говорят, она была красавицей. Я этому склонен верить, потому что Гай Лупин влюбился в нее, а он уж разбирался в женщинах, старый сластолюбец! Он даже сделал Амеллину вольноотпущенницей, а когда появился на свет я, объявил ее своей супругой, а меня – своим наследником.

Ты будешь долго смеяться, Тит, но Амеллина хотела дать мне всестороннее образование. Может быть, она втайне видела меня, сына безвестной рабыни, знаменитым ученым? Какие только учителя не были приставлены ко мне! Что мне они только не вещали с важным видом! Могло ли тебе когда-нибудь прийти в голову, голову воина и гладиатора, что… дай вспомнить… да! Что линия – это длина без ширины, и если ее расположить так, чтобы она упиралась в твой глаз, она обратится в точку. Не смейся и не щупай свои поросячьи глаза. Я мог бы много тебе такого же понаплести, да ну его к Манам! Salve!

Одно время Амеллина даже видела меня в своих мечтах жрецом, представляешь? До сих пор с трудом переношу визг жертвенных животных. От участи жреца я избавился быстро. Но Амеллина никак не хотела расстаться с мечтами о моем великом будущем, и напоследок сходила к нашим знаменитым сивиллам. Как, ты этого не знаешь? Одно слово – варвар, хоть и друг. Почему все знатные римляне имеют виллы у нас в Кампаньи? Почему хотя бы раз в год кто-нибудь из родни Божественного да посетит Кампанью? Да потому что у нас находится священный источник, при котором в незапамятные времена воздвигнут храм с обитающими в нем прорицательницами. Короче, я прибыл туда вместе с матерью, но в последний момент сбежал, пока они занимались несчастным барашком. Я ждал ее, бродя по холмам вокруг храма и чихая и кашляя от отвратительного запаха этого священного источника. Ха! Если весь Рим справит в него нужду, вони и то будет поменьше.

Мать вышла, бледная и напуганная. Она молчала всю обратную дорогу. Что ей наговорила безумная хозяйка вонючего ручья, я узнал нескоро. Ага, тебе интересно, фракийское чудо? Наполни чаши и наберись терпения.

Кончилось счастливое время быстро, как и положено счастью. Лупин со временем охладел к Амеллине, у него появилась рыжая пышногрудая девица из добропорядочной римской семьи, Аспазия, и дело у них быстро наладилось, только вот мать моя была помехой и живым укором ему. Когда Аспазия появилась в доме, мы с матерью перебрались в пристройку для прислуги. А когда мне было пятнадцать лет, Аспазия родила, и Лупин на радостях переписал завещание, объявив новорожденного своим законным наследником. Это было не совсем чтобы законно, потому что мать к тому времени, помимо меня, родила от Лупина еще двух девочек, моих младших сестер, но кто будет прислушиваться к доводам матери троих детей, если она – бывшая рабыня, недавняя вольноотпущенница и парфянка к тому же 12 12 В Риме по закону мать троих или более детей получала титул «мать троих детей». что давало ей преимущественное право наследования. ? Сама же она была слишком горда, чтобы о чем-то просить судейских крючкотворов. Ладно, пошли дальше, тем более, что дальше пойдет веселее. У меня уже зачесались кулаки. Salve!

Славно. Так вот, я говорил тебе о виллах римской знати. Одна из них принадлежала некоему Лицинию Гедону. Не сомневаюсь, что фракийский варвар, перед которым я блещу красноречием, даже его имени не слышал, хоть этот Лициний Гедон и был трибуном и септемвиром 13 13 Септемвир (лат.) – букв. «один из семи», член коллегии семи жрецов, занимающихся отправлением религиозных обрядов. . Но речь не о нем, хотя он был порядочным мошенником, а о его сыне по имени Марк. Он почему-то, представляешь, Тит, почему-то считал, что вся Кампанья принадлежит ему, и жители должны падать на колени при его появлении. А я почему-то, представляешь, Тит, почему-то считал себя выше этого надутого индюка. И если раньше мне это удавалось, потому что за моей спиной стояло золото моего папаши, то теперь, когда я оказался лишен наследства, все изменилось. У меня была толпа прихлебателей, и как-то незаметно все они куда-то исчезли, я остался один, слыша за спиной только злословие и ядовитые усмешки. Прозвище «ученая парфянская обезьяна» было не самым сильным из того, что до меня доносилось. Ну что ж, ученая обезьяна взялась учить обидчиков по-своему, тем более, что среди моих учителей был и ветеран-легионер, дававший мне уроки верховой езды, владения мечом и кулаком. Обидчики утихли, но стало ли их меньше, гладиатор? Можешь не отвечать. Одно скажу: Рим погубят не герои-безумцы или коварные злодеи, а обыватели.