Юрий Черкасов - Эльф в кармане

Дуболомы-участковые прессовали окрестных бомжей, оперативники опрашивали жителей близлежащих домов. Но уже к вечеру стало понятно, что дело, скорее всего, перекочует в архив с пометкой «Нераскрытое». Зацепиться оказалось не за что. То есть абсолютный, неимоверный, фантастический висяк.

Сегодня следователь поставит точку. «А я – запятую», – Игорь горько усмехнулся.

Дверь в отделение снова приоткрылась и тут же закрылась. Он смог уловить лишь леденящий, перевернувший душу стон и обрывок разговора:

– …безнадежно…

Старенький врач с бородкой и усталыми глазами близоруко прищурился и, мелко затянувшись сигаретой без фильтра, окончательно прояснил ситуацию:

– Она утыкана трубками повсюду. Мы, мням-мням, лишь впустую гоняем физраствор, глюкозу и прочее. Все проходит транзитом. Боюсь, мням-мням, об излечении не может быть и речи. Мы никогда не сталкивались с таким и сейчас решительно беспомощны. Все закончится, мням-мням, в течение нескольких часов. Крепись, мальчик!

Игорь, не помня себя, бросился с кулаками на стену. Отдышавшись и пососав саднившие костяшки пальцев, задумался.

«И ведь казнить себя вроде не за что! Отчего так погано на душе? Мы ж с ней договаривались, что пока я буду в командировке, никаких действий не предпринимать, сидеть мышью и не высовываться. Не лезть на рожон, не умничать, не искать приключений, не провоцировать наконец! Зачем она решила ускорить события? Одна, без помощника, без советчика. Э-эх, Варька… Торопыга любимая… Ну не мог я разорваться! Черт, я просто не готов… Я не хочу тебя потерять!»

На глаза навернулись слезы. Ничего не видя, он прижался лбом к оконному стеклу: «Неужели все кончено?»

Холод. Ветер. Снег. Дура-зима, плюя на март, добирала свое, устроив метель, мстя себе и людям за декабрьскую слякоть, январскую скромную морось и февральскую оттепель.

В широкое окно коридора третьего этажа больницы постоянно стучали широкие лапы елей. Бросая горстями в окно снежную крупу, приглашали угрюмо повеселиться, словно парочка крепко поддатых кумушек решила неуклюже сплясать в тяжелых зимних зипунах, бестолково взмахивая руками, приседая и кренясь в разные стороны.

Л-ляп, шух, пс-сс, тах.

Разболтанная металлическая рама дребезжала и постанывала толстым стеклом, ведя с ветром долгий и до тошноты однообразный разговор.

Ту-та, та-та, ту-ту.

Сумеречное небо, плотно забитое тучами. Гадко, мерзко и погано.

Игорь отвел взгляд и уставился перед собой, где тоже не было ничего выдающегося – две лифтовые кабинки со сжатыми, словно губы недовольной старушки, створками. Он в который раз прочитал, что «Лифт не работает», и то же самое, только в перевернутом виде, и скосил глаза на лестничную площадку – пусто и заплевано.

Люминесцентные лампы исправно помигивали, освещая неприглядное убранство предбанника – преддверия, аппендикса для страждущих посетить отделение хирургии. От лифтов, свернув налево, можно было попасть в различные службы и специализированные кабинеты, но там была дверь, закрытая по случаю праздника на огромный амбарный замок. Впрочем, Игорь уже сделал к нему дюжину лихорадочных подходов, пока не сломал. И если бы спросили: «Зачем?», то наверняка затруднился бы с ответом. Чего только не сделаешь от вынужденного безделья, если ты натура энергичная…

Две колченогие кушетки, на одной из которых он расположился, грозили умереть на посту, раскинув ножки.

«Атмосферное давление во столько-то там ртутных столбиков действует на все сущее!» – подумал Игорь и, поздравив себя с тупой шуткой, снова вышел покурить на лестницу. На первую затяжку горло, саднившее от бесчисленных выкуренных сегодня сигарет, отозвалось хриплым кашлем. Растоптав окурок, вздохнул и вернулся к кушеткам, ставшими родными. Чтоб рухлядь не обижалась, уселся на другую, и повел головой по сторонам. Смотреть было решительно не на что. Все опостылело.

Серый кафель на полу был уже скрупулезно посчитан, помножен на ноль, поделен на черта лысого и отправлен на двадцать третью, двадцать первую и одиннадцатую букву алфавита. Треснувшие и дефективные плитки получили свою долю внимания и были живо откомандированы в ад вместе с завхозом больницы. Помещение было измерено шагами, шажками, шажочками, прыжками на одной ноге и ходами шахматных фигур. Кроме того, Игорь изобрел еще одну игру «Безмозглый ишак», где ходить можно как в голову взбредет. Корявая надпись на стене «Все врачи – суки!» поддерживала его до обеда, а слово из пяти букв с мягким знаком в конце, старательно написанное на боковушке кушетки помадой с блестками, надоело только недавно. Фантики от конфет, мятые влажные салфетки и вызывающие нездоровые ассоциации в храме здоровья голубые комочки использованных бахил подверглись обструкции и похоронам в углу. Из разводов краски на стенах показались образы всех мыслимых и немыслимых чудовищ. Надпись «Добро пожаловаться!», сделанную фанатом готического шрифта над дверьми отделения, он бессчетное количество раз предал анафеме за глупость. Сложная гамма сплошь мерзких запахов напрочь вытеснила лекарственный дух помещения из ноздрей. Три плаката о туберкулезе, язве двенадцатиперстной кишки и предлежанию плаценты у беременных были прочитаны вдоль, поперек, наискосок, через слово и через маты. Причем он нашел в себе симптомы всех описанных заболеваний.

Днем хоть посетители были, с которыми Игорь перекидывался словами, слушал, отстраненно кивая, их жалобы – сплошь непризнанных светил медицины! – на врачей-неучей. Но чаще всего он сидел, обхватив себя руками, и унимал нервную дрожь, регулярно накатывавшую после ступора. Одна посетительница из жалости угостила его пирожком с чем-то сладким. Тот встал поперек горла и частенько просился на волю.

С верхних этажей, цокая каблучками и жизнерадостно смеясь, сбежала стайка ярко одетых девчат с букетами цветов.

«А я ведь тоже Варьке к празднику подарок приготовил заранее. Оригинальный и со смыслом. Большое полотно с рисунком и ровно сто катушек разноцветных ниток – швейные пазлы. Продавщица предложила использовать лишь одну катушку в год. Мы собирались жить и любить друг друга вечно!» – опустошенно подумал Игорь, отходя от окна.

Пока он предавался невеселым размышлениям, появился еще один посетитель.

«Ух, ты!» – удивился Игорь, глядя на невзрачного мужичка, который скромно примостился на кушетке и теперь рылся в древнего вида дерматиновом портфельчике с ученической защелкой. С виду в пожеванный и выплюнутый жизнью портфельчик можно было засунуть лишь банку шпрот, пару тощих бутербродов и газету.

Он ошибся все три раза. Из портфеля была извлечена только обычного вида папка с завязками и надписью «Дело №».