Марина Важова - Похождения бизнесвумен. Книга 2. Лихие 90-е

Утром просыпаюсь от птичьего гомона. На долю секунды воображаю, что я в своём Алтуне, и сойки скандалят, деля жёлуди. Но полосатенькие занавески и особый, чисто европейский запах отеля моментально возвращают меня к действительности. Я – за границей. Через пару часов придёт Дежа и мы отправимся на экскурсию по Амстердаму. Больше всего меня интересует музей Ван-Гога, который имеет самое полное собрание его картин. Ван-Гог – один из моих любимых художников. Я время от времени перечитываю его письма к брату Тео, находя в них некоторые объяснения противоречивому творчеству художника. И его поступкам тоже.

А пока нужно привести себя в порядок и позавтракать. Кое-как разобравшись с душем, спускаюсь вниз, в уютный светлый холл с очаровательными столиками и плетёными стульями. Дежа сказала, что завтрак включён в стоимость проживания. Посматриваю на остальных посетителей и стараюсь делать то же, что они. А они берут разное: кто только кофе с круассанами, другие – по несколько подносов набирают и сидят за завтраком больше часа. Неужели всё по одной цене? Позже я узнаю, что это называется «шведский стол», а пока просто беру то, что хочется. Закончилось это плохо: я не могла осилить всего, что набрала, а оставлять еду на тарелках у нас не принято, посему к приходу Дежи я грустно взирала на оставшуюся нетронутой добрую половину завтрака. Дежа мне быстро помогла, а в дальнейшем я всегда брала побольше, в расчёте на неё. Что-что, а аппетит у моего проводника отменный.

Вообще я поняла, что в её организме больше всего занят делами рот. Она могла есть, пить, одновременно курить, при этом не умолкая говорить, в перерывах жевать жвачку, сосать конфеты. Видимо, это объяснялось тем, что за всё было заплачено, а то, что я не курю, жвачку и конфеты не жую, ей только на руку – она это делала за меня. Мы то и дело заходили в кафе и ресторанчики, отказаться не было никаких сил: и запахи, и интерьеры были очень привлекательными. Желудок вскоре воспротивился такому насилию, да и времени это занимало много, так что в музей мы попали только после обеда.

Стоял солнечный день, и здание музея, построенное в стиле «техно», было насквозь пронизано воздухом и светом. Этажи, соединённые открытыми лестничными пролётами и площадками, как бы подвешены в пустоте, образуя замкнутые кольца. Картины Ван Гога размещены в хронологическом порядке, и я впервые смогла охватить всё творчество, всю боль и страсть художника, начиная с ранних мрачных рисунков до ярких, наполненных светом полотен позднего периода. Мои любимые сине-зелёные картины висели рядом. В первый раз в жизни я видела их в таком большом количестве.

Дежа уже давно сидела в нижнем холле, где можно было курить, есть и пить кофе, а я всё ходила из конца в конец этой искусственно закольцованной жизни, попадая то в мрак и сумасшедшую безысходность, то в примитивную непосредственность. Магнетизм коллекции был настолько силён, что мне стоило большого труда вернуться в действительность. Не помню, как нашла Дежу, что ей говорила, и, только обнаружив в своей руке зажжённую сигарету, поняла, что сижу в холле, смотрю на малиновые от закатного солнца облака за стеклянной стеной и курю. Но ведь я не курю…

– Ведь ты не куришь? – удивлённо улыбается Дежа.

Я киваю. Вообще-то не курю…

Три дня мы путешествовали. Посетили Роттердам, практически полностью разрушенный бомбёжками и заново отстроенный после войны. Удивительные здания острого арт-конструктивизма с большой натяжкой можно было назвать архитектурой. Одно – в форме гигантского троллейбуса, вертикально врытого в асфальт, другое – в виде нескольких кубиков, стоящих на остриях, хотя внутри помещений всё на удивление прямое. Заглянули в музей мадам Тюссо, где я немного пообщалась с Маргарет Тэтчер, а она со мной – нет.

Хорошо, что я без денег. В магазины, как и на родине, совсем не тянет. Только причины разные: там нечего покупать, здесь – не на что. Канун католического Рождества, всюду наряженные ёлки, блеск и музыка, свет вибрирует за стёклами витрин, изобилие подавляет. Десять марок с пятнадцатью долларами требуют реализации, хотя бы в виде подарков детям.

Старинный маленький городок, куда мы приехали на автобусе посмотреть ветряные мельницы. Заходим в светящееся разноцветное пространство магазина. После интеллектуального шока, вызванного сочетанием старинных ветряков и современных коттеджей, голова отдыхает. Как под наркозом тащусь сквозь торговые залы, рационально выбирая товар по цене. Джинсы для Лёньки, огромный выбор. Всё дороже моих пятнадцати долларов. Наконец вижу подходящую цену. Ну-ка, что за фирма? Да это наш советский, наш питерский «Маяк». Вот это да! Всё же приятно, что наша лёгкая промышленность прорвалась за рубеж. Но я, похоже, останусь без покупки. Дежа, может, и понимает мою проблему, но инструкция работодателя – это непреложное правило.

На выходе из магазина, у касс она вдруг замечает какую-то мелкую штуковину, с её помощью удаляют ворсовые катышки с одежды, и стоит она десять гульденов. Деже явно такую хочется иметь, купить хотя бы для меня, но я с беззаботным выражением лица показываю, что никаких катышков на моей одежде нет. И тут же предлагаю ей сделку: она покупает машинку для себя, но якобы для моего изношенного костюма, а мне добавляет столько же на подарки детям. Вскоре выхожу на улицу, разглядывая свои покупки. Помимо тёмно-синих, с тройной строчкой и кучей карманов «ливайсовских» штанов, Лёнчику удалось приобрести чудную ярко-жёлтую футболку с большим «эппловским» яблоком на груди. Лийке на оставшиеся деньги была куплена клетчатая юбка в складку, тёплая и практичная.

Отлично! Денег, как и забот о них, больше нет. Дежа, получив инструкции по телефону, предлагает дальнейший сценарий. Мы посетим несколько арт-галерей, сходим в издательство одной из крупнейших газет Голландии и ещё зайдём в детский дом. С остальным понятно, но зачем нам детский дом? О, это уникальный детский дом, увидишь! Туда многие хотят попасть, но никого не пускают, а нам, гостям из России, – пожалуйста, к тому же Хопперсы… Хопперсы везде договорились.

На следующее утро стоим у дверей старинного трёхэтажного особняка под красной черепицей. Длинные, узкие окна с бликующими, мелко переплетёнными рамами, вымощенная гравием дорожка, уходящая за дом, где угадываются сад со старыми деревьями, сбросившими свою листву, которую уже убрали, обнажив изумрудный ковёр нечувствительного к лёгким морозам газона.

Я смотрю на свои белые кроссовки, которые купила перед поездкой, – на них ни одного пятнышка, хотя я их не мою и не чищу. А ведь стоит декабрь, идут дожди, вчера даже выпал лёгкий снег, который почти сразу растаял. У нас в такую пору – самая грязища: не то что обувь, одежду приходится чистить после улицы и поездок в транспорте. Тут я с удивлением припоминаю, что мы нигде не вытирали ноги, но даже на светлом ковролине не оставляли никаких следов. И сейчас, когда нам открыли дверь, и Дежа по-голландски заговорила с приятной молодой женщиной, я увидела невысокую беломраморную лестницу, а чуть позже, подымаясь по ней, украдкой оглянулась. Следов не было.