Игорь Кабаретье - Преступление в Гранд-опера. Том второй. Шуба из Сибири

– Но почему? – Спросил китобой, лицо которого снова потемнело. – У меня нет врагов… в Париже, главным образом…

– То есть, вы не знаете врагов явных. Но частенько бывает так, что находятся в жизни враги тайные. Впрочем, у этого человека есть, возможно, некий мотив ненависти к мадам Крозон. В мире всегда находятся трусы, которые мстят женщине за то, что она пренебрегла их вниманием. Это общеизвестный факт!

– Если бы это случилось, Матильда непременно бы назвала мне имя этого негодяя…

– Вы не понимаете, что назвав его, ваша супруга таким образом обязала бы вас сразиться с ним на дуэли, но честная женщина не будет, даже ради защиты от несправедливого обвинения, рисковать жизнью мужа, которого она любит.

– Которого она любит…? – Эхом повторил муж, тряся, словно блаженный, своей головой.

– Но, – продолжил Нуантэль, никак внешне не отреагировав на это выражение сомнения, проявившееся в интонации голоса месье Крозона, которое он, однако, разделял, – я, в принципе, не таким образом рассматриваю эту ситуацию. Я думаю, что аноним, по моему мнению, направляет свои усилия не против ни вас, ни мадам Крозон, но против другой персоны.

– Какой?

– Очевидно, что прежде всего он хочет устранить меня. Кажется, что я создаю проблемы для него, и он намерен ликвидировать меня… вашими руками, между прочим, мой дорогой Крозон.

– Это возможно, но… ведь не только вас он обвиняет.

– Нет… при ведь поляк уже на том свете, так что он точно старается только ради того, чтобы вы убили меня, и именно для этого он пишет свои анонимки… я уверен в том, о чём я говорю сейчас. Если вы внимательно выслушали мои слова, то увидите, как логично всё выстраивается в череде событий. Другая персона, против которой выдвинуты обвинения, это граф Голимин. Я немного знаю, как он выглядел, но ещё лучше мне известна репутация этого поляка, о чём я старался мимоходом сказать вам, и учитывая его образ жизни почти невозможно себе представить, чтобы у него была возможность встретить где-либо в Париже мадам Крозон. Он вращался в подозрительном мире, где обязательно должен был быть связан с несколькими негодяями, вполне способными не только писать анонимные письма, но и сделать ещё не одну сотню других гадостей и подлостей. Предположите, что один из этих проходимцев мог быть заинтересован в том, чтобы избавиться от такого своего опасного сообщника, каковым являлся Голимин. Предположите также ещё, что этот негодяй является иностранцем, что очень даже вероятно, принимая во внимание тот факт, что Голимин так же не был французом. Все экзотические искатели приключений образуют между собой в нашей прекрасной стране кое-что вроде франкмасонства. И если предположить, что вышеупомянутый негодяй-аноним был, например, американцем, то он вполне мог вас когда-то повстречать где-нибудь в Бразилии, в Мексике, в Перу, в Калифорнии или, по крайней мере, слышать о вас в этих странах. Итак, везде, где вас знают, у вас твёрдая репутация человека решительного и бесстрашного. Все вас знают, как человека, который не способен спустить оскорбление кому-бы то ни было, что вы часто сражались на дуэли, и что вы всегда убивали или ранили ваших противников. Ещё известно… не сердитесь на меня, я вам говорю правду, что характер у вас очень жестокий, и что вам случалось иногда действовать прежде, чем размышлять.

Крозон дёрнулся, как будто хотел что-то сказать. Очевидно, он признавался сам себе, что оценка капитана была справедлива.

– Именно на этих сведениях, – повторил Нуантэль, – этот мерзкий тип выстроил свой дьявольский план. Он подумал, что разоблачая поляка, сделает из вас исполнителя своих высоких устремлений… нет, низких, грязных… работ, что, подчиняясь только своему гневу, вы пошли бы, не утруждаясь выяснением правды, не допуская никаких объяснений, сходу в атаку на так называемого польского графа, и что вы его убили бы… либо на дуэли, либо иначе. Это было бы точно тем, чего он добивался и, чтобы попасть в цель, требуется совсем немного… лишь оклеветать одну, не безразличную вам, женщину.

– И именно об этом романе вы мне сейчас рассказываете, – сказал довольно недоверчиво муж мадам Крозон. – Но сообщник поляка… он причастен к чему? Этот поляк был атаманом шайки разбойников…?

– Я не поручусь, что это именно так, но уверен в том, что у него на совести, несомненно, куча других преступлений.

– И оказывается, что этот сообщник иностранца меня знает! Он даже знает, что я женат! Вы предполагаете очень много вещей. И затем, почему он не назвал мне сразу имени этого Голимина? Почему он ждал моего возвращения в Париж, когда Голимин уже умер?

У возражений этого морского волка была некоторая ценность, но она ни на секунду не озадачила бравого капитана.

– Это очень просто, – ответил он.– Негодяй не разоблачил Голимина в первом письме, которое вы получили в Сан-Франциско, только потому, что вы могли бы, прежде, чем возвратиться во Францию, написать какому-нибудь своему другу в Париже и попросить его навести справки об этом поляке, и этот друг не преминул бы вам ответить, что в этих обвинениях отсутствует всякое здравомыслие. Любезный доселе вашему сердцу прощелыга и негодяй, протянувший вам капкан вместо руки, готовил решающий удар к вашему прибытию во Францию, резонно полагаясь на результаты неожиданности этого самого удара и вашего внезапно вспыхнувшего гнева, он не хотел вам оставить время для здравых размышлений, которое, несомненно, нашлось бы у вас во время длинного морского перехода. Теперь, давайте рассмотрим факты, о которых нам стало известно затем, и если вы исследуете их внимательно, то всё великолепно объяснится. По странному случаю, а жизнь ими полна, этими случаями, Голимин неожиданно кончает жизнь самоубийством и, заметьте, в доме у женщины-содержанки, которую он обожал, и убил он себя потому, что она отказывалась последовать за ним за границу. Вот ещё одно новое доказательство того, что этот персонаж был безмерно увлечён другой женщиной и не занимался мадам Крозон, вашей супругой. Итак, Голимин мёртв, и у вашего негодяя-корреспондента нет больше нужды опасаться его. Что он делает тогда? Вы когда прибыли в Париж, в какой день?

– Во вторник.

– А поляк, как известно, повесился в понедельник. Аноним должен был быть информирован о вашем прибытии, которого он, разумеется, ждал. Между тем, он выжидает целых четыре дня, до субботы, не написав вам ни строчки. Почему? Негодяй задумался, он спрашивает себя, какую новую комбинацию он мог бы вытащить из своих гнусных сочинений, чтобы они не пропали даром. Маховик запущен, но он не будет дробить больше Голимина, ведь тот и без того уже мёртв, а вот проделанная работа против поляка ещё может сослужить службу, её можно использовать в других целях. Ваш гнусный корреспондент говорит себе, что по парижским мостовым ступает и нога другого человека, который мешает ему почти так же, как Голимин, и что он может убрать этого человека вашими руками. Негодяй ещё немного выжидает, искусно поддерживая ваш гнев этой смешной детской историей, на которую, позвольте мне вам об этом вам сказать, мой дорогой Крозон, вы не должны были обращать никакого внимания. Он вас готовит в течение трёх дней в вашем собственном соке, простите мне это выражение, поскольку в оригинале месье де Бисмарк применил его по отношению к другим парижанам. И наконец, когда негодяй решил, что настал час раздуть бурю, он меня разоблачает в ваших глазах, меня, кто является для него вторым после Голимина человеком, мешающим ему жить в Париже, и он заботится о том, чтобы сообщить вам, что меня сегодня можно найти в клубе от четырёх до пяти часов дня. Он выбрал день, когда точно знает, что я буду там. И, как ему казалось, он предусмотрел всё, что может здесь произойти… ваш немедленный визит, неизбежная дуэль из-за ярости с вашей стороны. И ему также известно, что я тоже я не очень терпелив. Так что, как вы видите, мой дорогой товарищ, расчёт этого подлеца был точен. Но он не мог предусмотреть, что мы в этот момент можем совещаться с уважаемым и достойным месье Бернаше, вашим свидетелем в возможной дуэли, так что сейчас он, вероятно, потирает свои грязные руки и смеётся исподтишка. К счастью, ему было неизвестно, что мы давно знаем друг друга, и что мы бы в любом случае объяснились бы, прежде чем драться на дуэли.