Марек Корнов - Лиговский пейзаж с пепелищем. Паулина делает первый шаг

– А ты какая комсомолка – прогрессивная, или из отсталых, деревенских? – продолжал свое коварный Рябов.

– Прогрусивная, а как же!

– Сейчас проверим, – усмехнулся Рябов, вставая. – Пошли!

Девушка встала, с недоумением глядя на него. Рябов, покачиваясь, подтолкнул ее к тамбуру.

– Пошли вон, с Коминтерном поборемся.

Она поняла. Ей бы отказаться, кинуться к матери, но как это сделаешь после того, что сейчас наговорила? Она и пошла, вздернув нос и дрожа коленками. Шла не слишком резво, несколько раз останавливалась, цепляясь подолом за лавки. Рябову приходилось то и дело подталкивать ее за зад, что он и делал с нескрываемым удовольствием.

Старуха, не зная, что делать, вдруг начала мелко креститься. Младшая дочь шикнула на нее, и тогда старуха вдруг заплакала и стала неловко утирать морщинистое лицо уголком старенькой косынки.

Дмитрий с досадой вздохнул.

– Не плачь, старая, – посоветовал. – В Ленинграде на это дело совсем по-другому смотрят.

– Конечно, мама, – поддакнула младшая дочка, сама растерянная до невозможности. – Так теперь поступают все комсомольцы – всегда диспут надо поддержать за правое дело!

– Да кто ж ее потом замуж-то возьмет после того диспута! – запричитала мать, сминая ветхую косынку в бессилии и отчаянии. – Неж та твой Коминтерн?!

Младшая вдруг повернулась к Паулине:

– Ведь правда же, что теперь, когда социалистическая революция вот-вот победит во всем мире, – спросила громко, ломающимся голосом, – уклад жизни должен поменяться, и жить мы будем по-новому. Свободно! Долой домострой! Правда же?

Смелые космсомольские речи, а глаза круглые от ужаса, – усмехнулась про себя Паулина.

– Правда, – спокойно ответила она. – Жить будем свободно и весело. Революция дала нам всем путевку в жизнь, и долг каждого комсомольца – помочь советской власти, чем посильно.

Из глаз девушки ушла последняя надежда. Мать с тихим стоном уткнулась в ладони.

Паулина встала и, на ходу доставая папиросу, направилась к двери в соседний вагон. В другом конце вагона через неплотно закрытую дверь она увидела Рябова, который уже оголил свою девицу до пояса. Большая грудь лишила его последнего разумения, и он елозил лицом от одного темного соска к другому, теребя одной рукой завязки своих кальсон, и не умея никак сладить с ними. Девица, с белым лицом и закушенной губой, вжалась в угол так плотно, что Паулине сделалось ясно: она отступала до последнего.

В соседнем вагоне Михей проверял документы. Паулина подошла к нему быстрым шагом,

– Слушай, Михей, – тихо сказала она, – проверь-ка документы у нашего соседа. Мы его документов не видели, а коньячок у него не из дешевых. Вдруг что…

– Есть, – вскинулся Михей.

– Он в соседнем тамбуре, – крикнула вслед Паулина.

Она с наслаждением покурила, вглядываясь сквозь грязное окно в утренние пейзажи. А когда вернулась в вагон, там уже разорялся оторванный от дела Рябов. С завязками он все-таки сдюжил, и сейчас из дыры в кальсонах густо торчал пук черных волос. Рябов не обращал внимания на свой расхристанный вид, роясь по карманам в поисках документов, да запальчиво переругиваясь с Михеем.

Паулина увидела, что старухи с девушками на ближайших скамейках уже не было. «Пересели, видать», – удовлетворенно подумала она, и снова прислонилась к твердой мужниной руке.

Через час приехали в Ленинград. Рябов к тому времени уже протрезвел и снова стал благодушен.

– Увидимся на съезде, – сказал он, пожимая руки Дмитрию и Паулине. – Вы ведь тоже на съезд милиции едете, я сразу понял.

– Точно, – улыбнулся в ответ Дмитрий. – Увидимся. И не переживай из-за этой бабенки.

– Да и хрен с ней! Замучился от триппера лечиться.

С этими словами Рябов взял под козырек, и они с Васькой пошли по булыжной мостовой, браво чеканя шаг.

Дом милиции, находящийся в старинном особняке, вряд ли когда-нибудь видел такое скопление людей. На съезд прибыли все милицейские чины, как из Ленинграда, так и из отдаленных областей, и теперь из-за обилия людей в погонах рябило в глазах.

Чета Онуфриевых разделась в гардеробе. Скинув милицейские шинели, остались: он – в форме, при всех орденах, полученных с 17-го года, и она – в своем единственном платье. Сегодня решила форму не надевать, и так из нее почти не вылезала. И не она сегодня была героем праздника, – муж.

Дмитрий с Паулиной отметились у чекиста на входе, который сообщил, что Дмитрия вызовут только в конце, после перерыва. Потом они нашли свободные места на скамье с краю, где можно было посидеть и поспать с открытыми глазами. Этому искусству Паулина выучилась в совершенстве, проведя много времени на разного рода партийных съездах.

Дмитрий тоже клевал носом.

– Тебе бы их поучить, как выступать надо, – толкнул он ее локтем, когда очередной выступающий отдолдонил длинную и зажигавшую только его речь.

Паулина улыбнулась, погладила мужа по руке. Вспомнила, что именно эта её способность когда-то свела их вместе.

Она работала тогда в типографии, и ей в этом несказанно повезло. Еще бы чуть-чуть – и помереть бы от голода ей, и не только ей. Каким героем он казался тогда 17-летней Паулине! Дмитрию сравнялось 35, и было совершенно непонятно, почему он, чекист со стажем, боевыми наградами и шрамом на запястье, вдруг обратил внимание на чернявую девчонку. У нее тогда вечно все плыло перед глазами от голода, – она часто недоедала. И платья не было справного, бабкино только, у которого весь подол истрепался. Прическу она сама себе портновскими ножницами отчикрыжила, когда после болезни косы в ниточку истончились. А на тебе – вдруг легли волосы пушистой шапкой над похудевшим лицом, – любо-дорого смотреть.

Тогда Дмитрий, мастер цеха и глава местной ячейки, вдруг схватился повышать ее боевую грамотность и как-то взял ее с собою на митинг. У него что-то с горлом было, и Паулина сказала речь перед заводскими вместо него. Со страху все перепутала, чему он учил – последовательно, только по одному тезису на одну тему. Расстроилась жутко, но неожиданно заводские приняли ее на «ура» и долго не отпускали. Всё вопросы выкрикивали, да пели слитно «Марсельезу». Потом руки жали, а Дмитрий её все к себе прижимал, притягивал – чтоб в толпу не утянули. Сказал, что у нее недюжинный талант к ораторству. Знал бы он, чему она обязана этому таланту… Хоть и одиннадцать лет вместе, но Паулина никогда ему об этом не рассказывала.

Да… С того митинга они возвращались, взявшись за руки. Паулина даже улыбнулась некстати: на сцене оратор в это время громил кровопийц-капиталистов. Дмитрий и сейчас держал её руку. Держал и на плечо навалился, сам впадая в полудрему.

Пережили длинную часть, наступил перерыв. В холле Дмитрий встретил множество знакомых. Встретили и Рябова с Васькой, которые где-то успели отутюжиться, и выглядели блестяще, по сравнению с помятой четой Онуфриевых.