Марек Корнов - Лиговский пейзаж с пепелищем. Паулина делает первый шаг

– Родной он мне, – наконец сказала она. – Спаситель, учитель, вождь.

Аристарх усмехнулся снисходительно и посмотрел на Паулину, как на малое дитя.

– А что так страсти-то мало? Как будто о товарище Ленине говоришь, земля ему пухом.

Паулина вдруг обозлилась.

– Мы с ним не первый год вместе, чтобы про страсть думать. А если б не он, и я бы сейчас неизвестно, где была. Чин милицейский, партийный билет, почет и уважение, – все это, потому что он был рядом. Помогал. Наставлял. Поддерживал.

Аристарх вздохнул.

– А ведь видел я Дмитрия твоего. Неоднократно видел. Неплохой он мужик, вроде. Только старый для тебя слишком.

Паулина устало откинулась на спинку софы.

– Да что вы все, – старый, старый! Как будто в суп его класть собираетесь.

– В супе он, может, и не нужен, – усмехнулся старик. – А вот в постели у тебя – очень даже. Ты ж молодая женщина. Тебе любовь нужна.

Паулина не знала, плакать ей или смеяться.

– Знаешь, дядька Аристарх… Когда ты в день по три изнасилования разбираешь, то вот этого… что ты называешь любовью… ну вот совсем не нужно!

Аристарх посмотрел на Паулину внимательным взглядом, смутив ее еще больше.

– Не любишь ты его, – сказал он окончательно, будто постановил. – Это хорошо.

– Почему? – спросила Паулина.

Аристарх неопределенно пожал плечами, встал и поплелся к кровати.

– Ложись сюда, – сказал он, сдернув роскошное бархатное покрывало. – Мне еще полы домыть надо.

Паулина порывалась спорить и улечься на софе, но, в конце концов, подчинилась и растянулась под рваненьким одеялом, которое пряталось под покрывалом. Она пыталась подумать, что ей делать завтра, но провалилась в сон, так и не придумав ничего толкового.

*

Паулина спала без снов и проснулась очень рано, когда захлопали по всему театру двери, зазвучали голоса, да кто-то начальственно стукнул в дверь старика.

– Не уходи без меня, – велел он Паулине, выскальзывая за дверь.

Когда старик вернулся, она уже оделась, умылась из покосившегося умывальника в углу и пригладила волосы.

– Значит так, Полиша, – сказал Аристарх. – Может быть, то, что я сейчас скажу, тебе поможет. Видел я твоего Дмитрия в последний год, раза два или три. Вместе с Лёлей Лиговской.

Паулина отступила, побледнев.

– Где видел? Здесь? В Ленинграде?

– Да, – сказал Аристарх, оправдываясь, – Не хотел тебе вчера говорить, чтобы ты ночь спокойно поспала.

– Да как ты мог его видеть? Ты ж его не знаешь!

– Я ж его видел еще когда вы с ним женихались. Ты приходила с ним в театр, помнишь? У меня хорошая память на лица. А он у тебя такой, заметный.

– Припоминаю, – выдавила из себя Паулина. – А кто такая Лёля Лиговская?!

– Проститутка, – жестко сказал Аристарх.– Только не из этих, желтобилетниц. В полюбовниках у ней сплошь нэпманы да бандитские главари ходят. Красивая, стерва, – старик аж зажмурился, будто лимона попробовал.

Паулина сжала зубы.

– Мой муж не шляется по проституткам!.

– Откуда ты знаешь? – резонно возразил старик. – И потом, Лёля – проститутка особая. Говорят, фабрикант Якупов отдал ей месячный навар с фабрики, – куча деньжищ! А Мишка Плюгавый подстерег Пахома Ведёрного в кабаке, да головой в яму с дерьмом сунул, потому что она ему сказала. Пахом Ведерный – авторитет на Лиговке, и кто угодно бы побоялся сделать такое. И Мишка бы побоялся, если б она ему себя не пообещала.

Паулина примолкла. Как раз в последние месяцы мужа стали все чаще вызывать в командировки в Ленинград. И похудел он в последнее время заметно, и замкнут стал еще сильней, чем обычно.

Она вздохнула. Хоть и противно, но Аристарх вполне мог оказаться прав. В своей постели Паулина мужа давным-давно не видела. Странно было только то, что он полез к проститутке в Ленинграде, как будто в Кингисеппе их было мало. Да и потом, он скорей бы подмял под себя какую-нибудь комсомолку, которая всем местам, где можно бороться за правое дело, предпочитала койку.

Что-то тут явно было не то, а именно – исчезновение мужа аккурат перед вручением награды. Но проститутку, с которой видели Дмитрия, в любом случае стоило найти.

– Где она бывает? – угрюмо спросила Паулина.

Старик развел руками.

– Никто не знает. Где-то на Лиговке.

Паулина протяжно вздохнула, в который раз прокляв вчерашний день.

Через десять минут они уже прощались на пороге театра. Старик бодрился и держался независимо, но трепет его руки выдавал, насколько Аристарх не хочет ее отпускать.

– Оставайся, Полюшка, – сказал он, будто бы в шутку. – Для тебя у меня всегда угол найдется.

Паулина с тоской усмехнулась.

– Я, может, вернусь, дядя Аристарх. Не оставлю я этого, буду Дмитрия искать. Но сейчас надо обратно в Кингисепп. В отделении ни одного руководителя, и пять дел в работе.

Старик покорно покивал, не надеясь, в общем, на другой ответ.

– Ладно, дело твое. Ты уж, Поленька, старика не забывай. Приезжай, как сможешь. И насчет Дмитрия, погоди плакать. Может, вызвали куда срочно, а оттуда и не позвонить.

Аристарх помолчал, пожевал губами.

– Полиша, а может, он у тебя по службе где накуролесил?

Паулина медленно подходила к камере хранения, где вчера они с Дмитрием оставили вещи. Она, которая всегда ходила стремительно, быстрым решительным шагом, сейчас сама себя не узнавала. При мысли о том, что через несколько часов нужно садиться на поезд до Кингисеппа, ноги откровенно не шли. Вся ее натура сопротивлялась против того, чтобы уехать сейчас из Ленинграда.

Чем больше Паулина думала над пропажей мужа, тем больше боялась, что последняя мысль старика Аристарха была верной. Вдруг заподозрили Дмитрия в какой-нибудь связи с белогвардейцами или Антантой? При их недавней чекистской жизни это не трудно. Столько раз хожено за линию фронта, что и со счета давно сбилась.

Там, на стороне белой армии, у половины страны оставались родственники, друзья, близкие. Многие из них теперь в эмиграции, но ведут переписку с советскими людьми. Что, если какому-нибудь бывшему барону вдруг припомнилось, как он встречал Дмитрия на вечере в ставке главнокомандующего? Как докажешь, что он был на задании, если его тогдашние руководители мертвы, а архив сгорел при транспортировке? Вопросы нарастали черной горой, подкатывала паника, и Паулина вдруг страстно пожелала, чтобы Дмитрий всего-навсего ушел к давешней проститутке.

Она позвонила с вокзала в Кингисепп, но в отделении Дмитрий не появлялся. Сжав холодные пальцы, Паулина почувствовала дурноту и поняла, что очень голодна. Запасы старика они вчера подчистили напрочь, и на завтрак смогли угоститься только кружкой горячего чая.

Около вокзала нашелся мороженщик со своей тележкой. Купив мороженое, – вкусное, в Кингисеппе такого не было, – Паулина отошла, чтобы съесть его вдали от людского потока. Но попала, наоборот, в толкучку еще большую, и оказалась на барахолке, где продавалась женская одежда.