Марек Корнов - Лиговский пейзаж с пепелищем. Паулина делает первый шаг

Паулина лишний раз порадовалась, что когда-то жила в Петрограде и хорошо знала географию и нравы города. Не так-то он сильно и изменился с тех пор. Хотя, конечно, перемены были, и много. Электрический транспорт, троллейбусы и трамваи, поражали воображение. Паулина еще помнила старый трамвай-конку: маленький, аккуратненький, звонкий.

Отзываясь на ее мысли, по трамвайным рельсам что-то загрохотало. Паулина обернулась и чуть не вздрогнула, увидев перед собой гигантский гроб. Он был огромный, черный, с черепом впереди и знаком солнцеворота сзади. Гроб был так созвучен ее мыслям, что на секунду Паулину обуял мистический ужас: а не за ней ли он приехал? Только потом она разглядела, что все это мрачное оформление за какой-то надобностью было натянуто на обыкновенный трамвай.

Гроб, мрачно грохоча, проехал мимо, а Паулина все провожала его взглядом. Рядом появились студенты. Провожая восхищенными взглядами удаляющееся черное чудовище, они приняли её ступор за восторг.

– Хорошо наши ребята трамвай разукрасили! – хвастаясь, то ли спросила, то ли утвердила девчушка в платье из грубого холщевого мешка.

– Заметно, – отозвалась Паулина, провожая глазами адское сооружение. – Для чего так?

– Это гроб мирового капитализма. Поэтому и зашит черной фанерой, – авторитетно пояснила девчушка.

А ее приятель добавил:

– Завтра репетиция агит-парада коминтерновцев на площади Урицкого будет. Туда и поехал.

Они пошли дальше, а Паулина осталась на опустевшей Садовой, все еще слыша грохот гроба мирового капитализма. И вдруг, неожиданно для себя, она узнала такой знакомый театр Сабирова. А узнав, не могла понять, почему она сразу о нем не подумала.

Афиши перед входом возвещали о громкой постановке «На Дне», но названия театра она не нашла. Помня, где дверь служебного хода, Поля направилась туда. Обойдя театр с торца, она долго стояла, облокотившись о ставни низкого окна на первом этаже. С чего она взяла, что старик Аристарх все еще здесь служит?

Наконец Паулина постучала костяшками по стеклу. Долгое время ничего не было слышно. Наконец где-то внутри театра раздались шаркающие шаги. Дверь служебки слегка приоткрылась, и лысая голова в турецкой феске высунулась в приоткрытую щель. Аристарх, – отлегло у Паулины от сердца.

Увидев ее, старик издал невнятный радостный возглас и распахнул дверь во всю ширь.

– Здравствуй, дядя Аристарх, – выдохнула Паулина.

– Полиша, – улыбнулся он, пропуская ее. Маленький, скрюченный ревматизмом, дедуля в ватном восточный жилете был похож сразу на всех несчастных Шекспировских царей, у которых всего и осталось из богатств, что гордость и упрямство.

Аристарх, словно подслушав крамольное, вдруг захихикал и, закашлявшись, обнял Паулину:

– Иди уже! Птица моя перелетная.

Он подтолкнул её вперед по длинному коридору, к своему царству тряпья. По полу из глубин коридора тянулся мокрый след: старик мыл пол. Вот и сейчас он макал швабру с грязной тряпкой в ведро у входной двери, чтобы замыть ее следы.

Паулина усмехнулась, увидев луженую цепь, идущую от ручки ведра к трубе в стене. А на самом ведре красовалась надпись: «В ведро не плевать и хабцы не кидать! Комендант».

– Передовая у тебя тут агитация. Только «три-ноль» против коменданта, – сказала она, указывая на окурки, плавающие в ведре.

– Еще сведем счеты, – зловеще пообещал старик. – Лети давай, птичка-синичка. А то чай совсем остынет.

Паулина повернулась и пошла к знакомой двери. Аристарх хромал за ней, волоча за собой швабру. Сердце ее дрогнуло, узнавая. Ведь он всегда мыл полы именно так. Выходил по какой-нибудь надобности из своей каптерки, макал швабру в ведро с водой рядом с дверью, и, не отжимая, тащил за собой. Мокроты как раз хватало до конца длиннющего коридора. У входной двери стояло второе ведро. Процедура макания повторялась снова, и Аристарх отправлялся в обратный путь. Этот ритуал плотно вошел в жизнь театра, и только залетные удивлялись ведрам с водой, стоящим у каждой двери.

Комната Аристарха была все та же, с выцветшими бордовыми шторами цвета молодого вина, массивными креслами с красной плюшевой обивкой. По причине нехватки мест для хранения реквизита, старик вел поистине царскую жизнь: спал он на кровати под золотым балдахином времен Людовика XIV, ел на резном наборном столе.

Паулина заглянула в тесную комнатку, набитую костюмами, присела на софу у буржуйки, протянула озябшие руки к огню.

– К тебе ещё экскурсии не водят? – спросила она, гладя ладонью толстый бархат софы. – Такой роскоши даже в музеях не осталось.

Увидев ее у огня, Аристарх заторопился. Снял чайник с печки, разлил чаю в щербатые кружки, подвинул ей щедрый кус хлеба.

– Вот и «чайковский». Налегай, девочка.

Только втянув ноздрями запах хлеба, Паулина поняла, что умирает с голоду. Она жадно набросилась на краюху, запивая еду глотками обжигающего чая.

Аристарх смотрел на нее, не скрывая радости.

– Не думал еще когда-нибудь встретить тебя, Полиша, – сказал он. – Как ты живешь? Я ведь только потом узнал про несчастье с…

Его голос дрогнул. Паулина резко вздернула голову.

– Не надо! Об этом даже не заговаривай, дядя Аристарх. Я все забыла, и не желаю вспоминать.

Аристарх посмотрел на нее пытливо, как умел смотреть лишь он один, и Паулина поняла – не поверил. Но она и сама б больше всех удивилась, если б было иначе. Умен он был, ее дядька Аристарх.

– Как хочешь. Тогда о муже расскажи.

Паулина, сглотнув, отодвинула чашку.

– Прости меня, дядька Аристарх.

– За что это?

– Получается, о чем со мной не заговори, сплошной мрак. – Паулина вздохнула и, наконец, выжала из себя то, что сказать было так тяжело. – Пропал у меня муж.

Сосредоточенно глядя на щербинку на кружке, она монотонно рассказала старику о своих злоключениях. О том, как еще вчера они с Дмитрием радовались награде. Про налет в поезде рассказала, про знакомство с Рябовым.

Паулина говорила и заново взвешивала версии. Может, на Дмитрия напали подручные Кингисеппских бандитов? Нет, это бред – среди массы милиционеров никто бы не решился. Значит, ушел, потому и шинели нет. Но уйти вот так, перед самым награждением, даже не получив медаль, которые он так ценил… Нет, Дмитрий бы так не поступил. Точно, что-то случилось. Но что?

– Может, в Кингисепп вызвали срочно? – спросил старик. Слушал он ее теперь очень сосредоточенно, сложив домиком пальцы.

– Нет, – устало обронила Паулина, – Я звонила, проверяла.

Аристарх снова помолчал, о чем-то раздумывая.

– Любишь его, значит, сильно? – спросил, наконец.

Паулина едва не улыбнулась, услышав вопрос. Любовь… Театральное такое слово. Как будто ненастоящее. Но отмахиваться от вопросов старика было нельзя.