Павел Ткаченко - Тайга, море, человек. Рассказы

Старик с интересом выслушал и довольно усмехнулся.

– Мы с ним соседи. Другие все ближе к посёлку жмутся, а мы с ним, наоборот, подальше. Мы с ним одинаково на мир глядим, хоть виделись всего дважды. И ты вот, раз в такую даль без дела попёрся, тоже ищешь его.

– Кого?

– Взгляд на Мир.

– А почему же без дела-то?

– Ну, на рыбалку или охоту так далеко не забираются. В экспедиции по одному не ходят, да и сдохли экспедиции при перестройке. Туристы, те тоже табунами шастают. На кустарей-одиночек, что золотишком балуются, ты не похож. А больше дел в тайге нет.

– Может, я журналист, собирающий материал об Улукиткане?

– Э-э… Этих я повидал. Они там, где людно.

Кирьян развёл руками, сдаваясь.

– Всё, просветил насквозь. Тебе бы предсказателем быть где-нибудь в крупном городе, как сыр в масле катался бы.

Дед хмыкнул.

– В обществе зрячих не бывает. Мудрецы ведь не зря удалялись. А те, что в городах предсказывают, просто подмечают схожесть явлений. Или жульё, которое носится по пространству, как пыль. Через что летит, тем и живёт.

– Значит, ты мудрец! – с пафосом произнёс Кирьян.

– Опять на трибуну полез, – чуть укоризненно одёрнул гостя хозяин. —Так и быть, покажу тебе утром кое-кого…

Они пили чай, заваренный на чаге с листом моховки, потом, пока варилась утка, топили насквозь пропахшую копчёным духом уютную баньку; после наваристой утиной похлёбки, дед Митяй принялся готовить сети к предстоящей рыбалке, а Кирьян окунулся в банно-прачечные хлопоты. Он постирал одежду, развесил её сушиться, потом поплескал на раскалённую каменку горячей воды и принялся хлестать веником из кедрового стланика соскучившееся по бане тело. Докрасна распаренный, он трижды выскакивал из бани, бросался в холодную реку, а после голый стоял на берегу и, наслаждаясь, глубоко вдыхал вкусные таёжные запахи и ощущал себя лёгким и прозрачным, словно растворённым в воздухе. Расслабленный и счастливый пришёл он в избушку.

– Хлебни чайку и ложись отдохни, – приказал хозяин избы, указав на дощаные нары, устланные оленьей шкурой, – а то ночью резвости не будет. Я ещё чуток повожусь и тоже вздремну…

Часа через три старик растолкал крепко уснувшего гостя.

– Хоть и жаль тебя будить, да раз собрались, деваться некуда.

Кирьян кивнул в ответ, оправдывая свою сонливость:

– После спячки у костров, да после баньки – как дома. Красота!

Они неторопливо собрались и когда тени деревьев вытянулись к горизонту, спустились к реке, перевернули просмоленную дощаную плоскодонку и стащили её на воду.

– Мотора, что, нет? – поинтересовался Кирьян.

– Лет пять уж без него обхожусь. Да и когда был, почти не пользовался. Воды здесь мало. Весной да после дождей только в самый раз.

– Неужели на вёслах плаваешь?

– Где веслом, где шестом, а где и хребтом.

– Не, дед, зря ты меня в трибунстве обвиняешь. В твои годы мне бы с печки на полати перелезать без приключений, а так… – Кирьян запнулся, подыскивая слова, и, не найдя, спросил: – А сколько тебе? Виктор говорил, семьдесят.

Дед Митяй сложил сети в нос лодки, пристроил в корме пятидесятилитровый бочонок, и потом ответил:

– Вот пока ты в силе, значит, и таскай её на привязи. Я шестом буду нос от берега направлять. Тут до ул о ва вверх триста метров. Там сетки поставим, а потом сплавом пойдём, сколько успеем. А назад уж – как солнце встанет… А годков мне по весне семьдесят три стукнуло…

На берегу заводи дед Митяй попросил Кирьяна разжечь костёр, и пока тот рубил дрова, разводил огонь, в одиночку и точно к темноте расставил сети.

– Одному ловчее ставить, приноровился, – пояснил он, присаживаясь к костру. – А пока подождём. Пусть рыба выйдет ночевать на мелководье. Сейчас, правда, мало её, хариуз скатываться начнёт через месяц. Но тогда с сетями маета – забивает листом, хвоей; вода холодная, руки крутит; сейчас подловим, глядишь, меньше мёрзнуть придётся.

– Знаю, приходилось, – согласился Кирьян. – И косы обводил. Однажды попалась рыбина. В темноте не разобрать. По длине вроде ленок, но шире, по ширине будто бы сиг, но форма не та, по форме хариус, но чересчур велик. А возле костра разглядели – ахнули. Хариус! Никто из нас такого великана не видал, весь фиолетофо-чёрный, верхний плавник с ладонь. Килограмма под два.

– Здесь таких нет. Не вырастают. А когда на должностях был, ловил.

– Дед, а из-за чего хоть ушёл-то с хлебных мест?

– Разладилось. Устал от криков «ура!» из болота.

– Уволили?

– Сам ушёл… Ладно, слушай, всё равно ждать… Ещё в «застойные» годы пришла мне разнарядка из горкома выделить технику и людей на уборку урожая. А тогда бытовала на любой работе строгость: план – кровь из носу. И если помнишь, битва за урожай – это была икона партийной власти, а план – ведомственная икона. Я был беспартийным и разнарядку оставил побоку. Меня вызвал на «ковёр» председатель исполкома, мэр по-нынешнему, а там таких, как я, набралось десятка два. «Почему не выполняете?» – вопрошал тот каждого. Помню, один директор союзного подчинения спросил: «Как быть: нарушу приказ министра – отберут портфель, не подчинюсь вам – партбилет отберёте?». «Выбирайте сами, но без партбилета отберут и портфель, а с ним не всё потеряно», – ответил председатель… Мне бояться было нечего, масштабы не те, и я опять не выполнил разнарядку. Через день меня вызвал на «ковёр» сам босс горкома. На этот раз я оказался в одиночестве. «Я вам карьеру испорчу, я вас в двадцать четыре часа…», – начал он с места в карьер. «Пожалуйста, буду признателен», – огорошил я его. Но калач он был тёртый и сходу перешёл на мирные рельсы. Он выведал, что повлиять на меня может только начальник главка, тут же попросил телефонистку соединиться с ним, изложил ему всё, что обо мне думает, а потом протянул мне трубку. «План или разнарядка?» – спросил я начальника. Тот начал говорить и про то, и про другое, прекрасно понимая, что это несовместимо. Само собой, всё кончилось в пользу разнарядки, а через несколько месяцев я уволился, потому что начали пилить за план.

– А галочку не мог поставить?

– Поставил раз, а потом подумал, что живу я не на вражьей, а на своей земле, и больше не стал.

– Да-а… – вздохнул Кирьян. – Застой, перестройка, реформы, и когда только жизнь наладится?

– Не наладится, пока Русью помыкают тёмные силы.

– Чиновники, что ли?

– Длинный это разговор. Давай, лучше начнём потихоньку. Ночь нынче тёмная, добычливая. С той стороны, сразу за уловом первая коса. С неё и начнём.

– Мне по берегу или в лодке?

– Говоришь, обводил… Это хорошо. Тогда садись на весла, следи только, чтобы сетка не сильно натягивалась. А крикну, быстро к берегу приставай. И сразу выскакивай со своим краем, как лодка мели коснётся.