В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том третий

— В отчаянии ты становишься только прекраснее, бледнолицая! — воскликнул Лютый Волк, и на губах его заиграла сладострастная улыбка. — Готовься и гордись честью, что ты будешь женою славнейшего воина краснокожих!

Лейхтвейс понял, что всякое сопротивление тут было бы явным безумием: ведь у них не было даже оружия, не могли же они голыми руками произвести нападение на целое полчище вооруженных дикарей. Поэтому он решил сделать еще одну последнюю попытку вступить в переговоры.

— Выслушай меня, Лютый Волк, — сказал он, — вдумайся в каждое сказанное мною слово. В твоем вигваме у тебя много прекрасных жен; одной больше или меньше — не все ли равно. Ведь красота недолговечна: она вянет, как листва на деревьях, когда после радости и счастья наступают горе и печаль. Лучше назначь за эту пленницу выкуп, требуй от нас чего хочешь: прикажи нам быть твоими слугами в течение хотя бы целого года, прикажи нам отдать тебе весь урожай наших нив, всю добычу рудников, мы в точности исполним всякое требование, а ведь ты знаешь, что мы не изменяем данному слову. Только будь великодушен и оставь этому несчастному его жену.

— Мне не нужны ваши деньги, не нужен ваш урожай — я хочу ее и больше ничего.

— В таком случае, да хранит тебя Бог, Елизавета! — горестно воскликнул тогда Лейхтвейс. — В данную минуту мы не в состоянии спасти тебя из когтей краснокожего дьявола, но не унывай, дорогая сестра, не унывай, надейся. Твои друзья не будут дремать.

Лейхтвейс сказал эти слова по-немецки, так что индеец, разумеется, не мог их понять. Лютый Волк стал торопить в путь. Прежде нежели Лейхтвейс и его товарищи успели ему помешать, он схватил Елизавету, посадил ее на коня, а сам сел за нею.

— Стой! Еще на одно мгновение стой. Лютый Волк! — в отчаянии закричала Лора и бросилась вперед.

— Чего хочет от меня жена великого атамана? — спросил индейский вождь, едва сдерживая пылкого коня, который, почувствовав на спине своего седока, бешено рвался вперед.

Но Лора подбежала к бледной как смерть Елизавете и схватила ее за руку.

— Я не оставлю своей сестры: я единственная белая женщина здесь во всей округе, кроме нее, а потому я не могу ее покинуть, я должна разделить с нею ее судьбу. Прошу тебя, мой дорогой муж, — дрожащими губами, тяжело дыша, обратилась она к Лейхтвейсу, который стоял как пораженный громом, еще не вполне понимая того, что происходит, — умоляю тебя, не удерживай меня, — я пойду с Елизаветой, потому что только этим я спасу ее от отчаяния и безумия. Верь мне, когда мы будем в стане индейцев, я сумею убедить Лютого Волка, что он поступает нехорошо, сумею уговорить его согласиться на выкуп. Если же Елизавета будет отдана в его полную власть и будет одна, то возможно самое худшее, а я знаю, что мы тогда более ее не увидим: она предпочтет смерть позору.

— Лора, дорогая моя Лора! — рыдая воскликнула Елизавета, склоняясь с коня. — Неужели ты говоришь правду, неужели ты в самом деле не оставишь меня одну — хочешь пойти со мною?

— Да, я пойду с тобою, — твердо ответила Лора и обратилась к индейскому вождю:

— Если Лютый Волк действительно любит эту женщину, то он не помешает ей взять с собою ее подругу и служанку. Ты знаешь сам, краснокожие жены будут ненавидеть ту, которую ты сделал своей избранницей, ненавидеть тем более, что она белолица; кто же будет тогда с нею, чтобы защитить ее, когда Лютый Волк уйдет из стана?

Индеец задумался. Глубокая складка появилась у него на лбу; видно было, что в нем происходила внутренняя борьба, что он не знал, внять ли ему Лориной просьбе или нет.

Но в эту минуту вдруг показалась новая и странная фигура. Это был индеец в длинном белом плаще, украшенном красными звездами и схваченном в талии широким поясом из змеиной кожи. На голове красовалось чучело совы, и что-то зловещее было в этом головном уборе. Весь наряд был унизан всякого рода остатками животных. С пояса свисала шкура лисы; на груди перекрещивались мощные лапы пантеры, а на голые раскрашенные руки надеты были кольца из нанизанных на нитку головок певчих птиц. Все лицо было разрисовано до полной неузнаваемости, из-под красных, синих, зеленых полос и разводов только коварно светились два темных, жгучих глаза.

Увидев странного пришельца, который, впрочем, не имел оружия и только опирался на обитую железом палку, Лютый Волк наклонился к нему и спросил:

— Что скажешь, мой брат, великий знахарь, по поводу предложения этой белолицей? Услышать ли ее просьбу, взять ли ее с собой или нет? Ведь возможно, что моей белой жене понадобится служанка.

Знахарь стоял, наклонив голову, и из-под нависших бровей смотрел на Лору жгучим, хищным взглядом. Казалось, этим взглядом он хотел ее поработить, сделать ее послушной себе; он точно пожирал ее глазами.

— Пусть Лютый Волк подумает о том, что белая жена одна в его вигваме, без подруги, едва ли будет долго жить. Бледнолицые нелегко забывают свою родину и свою любовь. Сердце, которое страдает, не способно к веселью, а ведь великий вождь желает, чтобы жена была бы ему усладой, чтобы радовала ему и взор, и душу. Мой совет, великий вождь, возьми подругу своей жены — она вреда тебе не причинит, на этот счет ты можешь быть покоен.

— Благодарю тебя за твой совет, знахарь, — ответил вождь апачей, — ты говоришь вещим языком мудрости, твой глаз видит и то, что скрыто от взора простого воина. Итак, — обратился он к Лоре, — если ты хочешь, ступай с нами. Подведите ей коня, — приказал он своим воинам. — Ты умеешь ездить верхом?

— Умею.

— Не сердись, дорогой, — еще раз шепнула Лора мужу, — я не могу иначе, мое сердце приказывает мне не оставлять несчастную Елизавету одну, не покидать ее в эту минуту отчаяния и горя. К тому же в стане индейцев я могу быть вам полезной, не заставляйте себя ждать: нетерпение Лютого Волка, вероятно, не долго удастся сдерживать.

— Завтра ночью, — ответил Лейхтвейс на немецком языке, на котором и происходил весь этот разговор, — завтра ночью мы нападем на стан индейцев, и — хотя бы нам пришлось биться с целой тысячей врагов — мы освободим и тебя, и Елизавету.

— Так прощай же, дорогой мой Генрих, до свидания.

— До свидания, ненаглядная моя. Я горжусь тобою: ты — героиня. Ты благороднейшая женщина в мире.

С этими словами разбойник обнял свою жену и сам усадил ее на пылкого рысака, которого ей подвели индейцы.

— Итак, завтра ночью, — повторил Лейхтвейс. — Быть может, мне удастся еще ранее переслать тебе какую-либо весть.

Но в эту минуту Лора быстро и незаметно толкнула своего мужа.

— Потише, милый, — сказала она, — нас подслушивают.

— Подслушивают? — недоверчиво переспросил Лейхтвейс. — Дорогая моя, никто из индейцев ведь не может нас понять.