Николай Коротеев - Искатель. 1963. Выпуск №5

— Так мы принесли свое! — закончил он.

— Контехеро говорит, надо выделить взвод, чтобы прикрыть фланг. Фашисты могут неожиданным ударом занять деревню.

Руис посмотрел на Педро и предложил выпить.

Педро пригубил. Вино было терпким и холодным. Поставил стакан на стол.

Руис снова налил себе и предложил выпить,

— Я не пью, — сказал Педро.

— А чего еще не делают коммунисты?

— То, что я коммунист, это в данном случае ничего не значит, — сказал Педро.

Руис посмотрел на Педро. Помолчал. Он злился, но пьян не был.

— Надо обезопасить себя! — сказал Педро.

— Зачем шуметь? — пожал плечами Руис. — Франкисты еще не заняли деревню.

— Тогда будет поздно шуметь.

— Послушай, русо! — Сунув в угол рта сигарету, Руис откинулся на спинку стула так, что она хрустнула. — Меня выбрали командиром батальона, понимаешь, меня! — Считая, что разговор окончен, он сказал парню с газетой: — Читай!

— «Молчание! — начал читать парень. — Прежде всего молчание! Пусть раз и навсегда замолчат все крикуны. Причина падения Теруэля в том, что партии и профсоюзы не выполнили полностью своего долга, заключающегося в повиновении и молчании…»

Руис поднял руку, приостановив чтение.

— Молчание! И повиновение! Так говорит военный министр.

«Трясця его матери!» — подумал Педро и нахмурился: он всегда терял душевное равновесие при упоминании имени военного министра Прието. Понимал все, но не мог смириться с тем, что на этом ответственном посту находится человек, заранее настроенный на поражение. Прието не скрывал этого — прямо говорил иностранным корреспондентам о бесполезности сопротивления.

— Дальше здесь пишут, что коммунистам надо уйти из правительства, — продолжал парень.

— Конечно! — фыркнул Педро. — Тогда никто не станет мешать капитулянтам продать республику фашистам.

— Ты коммунист? — спросил Руис у командира танкистов.

— Республиканец.

Руис кивнул, словно ему было приятно слышать это.

— Хуан, а что пишет «Аделанте»? Читай!

Парень порылся в ворохе газет, лежавших у него в командирской сумке, достал газету.

— «В тылу слишком много шума! Ни анархистское, ни коммунистическое кредо не воодушевляет руководителей правительств, симпатии которых нам необходимы».

Выхватив из рук парня газету, Руис протянул ее Хезусу.

— Видишь?

Хезус глядел в стол.

— «В Мадриде и Валенсии началась очистка стен от коммунистических плакатов. Необходимо впредь запретить, чтобы стены загрязняли вновь. Крики со стен — это демагогия», — опять читал парень.

— Мучас грациес, — поблагодарил Педро. — Какие газеты у вас еще есть?

— Хватит этих, — сказал парень. — Нас тоже не устраивает коммунистическое кредо!

— Слышите? Это говорит наш комиссар! — Руис откинулся на спинку стула.

— Комиссар? — удивился Хезус.

А Педро удивился, глядя на своего командира батальона. Он не ожидал, что Хезуса так взволнует это сообщение. Комбат никогда не придавал значения партийной принадлежности, считая, что это излишняя роскошь для военного.

— Он читает, как из пулемета сыплет. У нас в батальоне никто так не может. Он был студентом. Понимаете?

— Давно он у вас? — спросил Педро.

— Нет. Прежний комиссар у нас был коммунист. Нам он нравился. Но его отозвали. Обвинили в пр… Эй, комиссар, как это называется?

— Прозелитизм! [4] Прозелитизм — желание руководителей какого-либо движения приобрести как можно больше сторонников.

— В этом самом. А теперь вот этот все хочет перевести бойцов в другую веру. Только у него все непонятно. А у нашего комиссара все было ясно: земля — крестьянам, фабрики — рабочим.

— Если ты понимал комиссара-коммуниста, — начал Педро, — то почему же не хочешь понять — надо выделить взвод? Ведь это нужно для общего дела!

— Послушай, русо! Не наступай мне на ногу, которую раздавили. Я социалист. Я пришел к анархистам, чтобы договориться о действиях вместе. Они мне сказали, чтобы я жрал дерьмо старого мула! А они едут отдыхать! Они устали!

— Забудь личные обиды. Дело идет об Испании. — Педро показалось, что он нашел верный ход.

— Они тоже испанцы. — Руис выпил стакан вина.

«Ом накачивается с такой скоростью, что скоро с ним станет совсем невозможно говорить», — подумал советник.

— Хватит демагогии! — сказал парень.

— Ты кретин, — не сдержался Хезус.

Руис выпил стакан вина, достал из кобуры пистолет и положил на стол перед собой.

— Молчание и повиновение, комиссар! Это танкисты. Они рр-а… раздавят тебя. Они железные хрр… храбрецы! Испанцы все прощают за храбрость!

Руис был уже слишком пьян.

— Русские продали всемирную революцию! — закричал парень. — Они не хотят освобождать мировой пролетариат От ига капитала! Они продались буржуазии!

Педро поднялся.

— В Испании будет тот строй, которого захотят испанцы. Так пишет газета, которую вы не читаете солдатам. — И про себя договорил: «Троцкист проклятый! Мразь! Что-то я не видел тебя среди наступавших бойцов. Неужели слушают этого проходимца? А ведь кто-то слушает!»

— Коммунисты не хотят делать революцию в Испании! — вскипел парень.

— А что за газета, капитан русо, про которую вы говорите? — послышался голос с дальнего конца террасы.

Педро заметил, что за столиками стало тихо.

— «Мундо обреро».

— Нам ее давно не читали.

Руис будто протрезвел на мгновенье и потянулся к графину с вином.

Хезус остановил его руку.

— Послушайте, Руис! Пришлите взвод к мосту. Русский капитан прав.

— К черту всех! Я не стану помогать анархистам. Пусть они жрут дерьмо старого мула!

Зрители на площади вдруг захлопали в ладоши и закричали.

Фернандо стоял у костра. Он только что закончил танец, которого так и не увидел Педро.

Руис обернулся к площади и стал кричать и хлопать вместе со всеми.

Советник и командир спустились с террасы. Педро заметил, что стены поднимавшихся по склону домов стали белыми, будто днем. А тени между ними черно зияли. Советник поднял глаза и увидел очень маленькую луну, удивительно яркую.

— Пошлем танки к кладбищу, — сказал Хезус.

— Это бессмысленно. Ночью они слепы, как новорожденные котята. Лучше отроем эскарпы и поставим в них машины. У нас не хватает артиллерии. Они будут вместо батареи. А потом пустим их в ход.

Под ним дрогнула земля. Педро приподнялся, чувствуя, как гудит голова. Они легли только на рассвете: ставили танки в эскарпы.

У опушки оливковой рощи возникла клубящаяся темная крона. Она росла, поднималась, становилась светлой и зарозовела в лучах восхода.

Снова дрогнула земля. Яркий, пронизанный внутренним огнем кустик мгновенно вырос около рощи. Резкий хлопок заложил уши.