Владимир Востоков - Ошибка господина Роджерса

— Да… — коротко ответил я и подумал: «Бедные Фокины! Они и не подозревают, что их ожидает».

Роджерс посмотрел мне в глаза. Сейчас это был не рубаха-парень, а хозяин, диктующий свои условия. Рядом со мной сидел, если точно определять, товарищ по работе. Он не просил, не приказывал… Он объяснял.

— Теперь о Марине. Ваша дочь должна выйти замуж за Виктора Фокина.

— Разве это от меня зависит? — удивился я такой постановке вопроса..

— Зависит, дорогой Алексей Иванович. Зависит. Должно зависеть. Для нас это очень важно. Для вас тоже. Здесь все для тайнописи. — И Роджерс передал мне тюбик зубной пасты «Поморин». В ответ я понимающе кивнул головой. — Остальное вы знаете. Итак, лиха беда — начало, — закончил он.

— Мне все ясно, Роджерс.

— И последнее. Хочу предупредить. Не вздумайте нас одурачить. Имейте в виду, мы вас и вашу семью достанем в любом месте. И ни перед чем не постоим. И тогда пеняйте на себя. Надеюсь, понимаете, о чем идет речь. Извините, но я должен об этом серьезно вас предупредить. Ясно?

— Мне все ясно, Роджерс, — повторил я.

— Тогда, как у вас говорят, выпьем на посошок. Зоря, мы вас ждем! — крикнул Роджерс.

Через минуту появился брат. Роджерс наполнил бокалы. Мы выпили.

— Нам пора, — сказал Зоря, взглянув на часы.

— По русскому обычаю положено присесть и помолчать перед дорогой, — предложил Роджерс и, возвращаясь в комнату, первый сел на диван. — И самое последнее. Не злоупотребляйте спиртными напитками. Вы слишком откровенны.

— Я ему об этом говорил, — заметил Зоря.

— Постараюсь.

Что мне оставалось еще говорить? Я и сам понимал, что это к хорошему не приведет.

Мы все дружно встали.

Фани грустным взглядом проводила нас до дверей. С братом не удалось больше поговорить. На вокзале Роджерс стоял в стороне, молча наблюдая за нами. Мы шля вдоль состава, у моего вагона остановились.

— Будем прощаться? — спросил я Зорю.

— Да хранит тебя святая дева Мария. Прости. Может так случиться, больше и не увидимся. Поклонись родной земле. Привезенный тобой пакетик я сохраню до конца своих дней.

Я смотрел на него и видел слезы в его глазах.

Мы обнялись. В эту минуту Роджерс подошел к нам.

— Ни пуха ни пера… — сказал он и пожал мне руку.

Я поднялся в вагон.

Поезд тронулся. Я подошел к окну. Зоря, увидев меня, вяло поднял руку и помахал мне.

И все…

«Мне больно смотреть на маму. Она, по-моему, кое-что начинает понимать. Каждое утро заводит разговор об отце и с тревогой заглядывает мне в глаза. Что я могу ответить?.. Писем нет, телеграмм нет. Если причина в болезни дяди Зори, значит, беспокоиться нечего. А если он здоров? Я боюсь об этом даже думать. Но разве можно не думать?!

Вчера случайно встретила участкового уполномоченного. После его профилактического визита к нам на квартиру я долго не находила себе места. Какой стыд и позор пришлось мне тогда пережить. Мой уход из дому ничему не научил родителей. Будь прокляты эти заграничные шмотки. Они слабых людей делают своими рабами. Сильных развращают. Когда я его заметила, хотела свернуть в сторону, но было поздно. Решила проскочить мимо: может, не узнает. Но не тут-то было. Не учла — у них профессиональная память на лица.

— Добрый вечер! Как дела?

— Дела, насколько я понимаю, у вас…

Что можно было ему ответить? Говорить правду не хотелось, а лгать я не могу.

— Ясно. В случае чего — я к вашим услугам. До свидания. — И участковый, галантно откозырнув, пошел дальше.

— Я бы не хотела этого, — сказала я ему вслед.

Участковый обернулся, посмотрел на меня, улыбнулся и помахал рукой. Он понял. И согласился со мной. Спасибо ему».

Мне повезло. Всю дорогу ехал в купе один.

Границу пересекли благополучно. Таможенный досмотр прошел быстро, хотя заставил меня пережить ужасные минуты. Таможенник, осматривая вещи, вдруг взял в руки зубную пасту «Поморий» и, внимательно рассматривая ее, спросил:

— Говорят, предупреждает кариес зубов. Это верно?

Замерло сердце, перехватило дыхание. Я растерянно пожал плечами, еле выдавил:

— Говорят…

Мне вдруг захотелось сейчас же, немедленно, рассказать ему все об этой «пасте». Но… меня сразу снимут с поезда. Посадят — и все пропало.

А там в Москве уже ждут. Будут встречать… Нет… Нет… Я пока еду. Я еще подумаю. Все остальное — потом.

«Как вот только оно будет выглядеть — все остальное?» — невольно подумал я.

Уже десятки раз представлял, как твердо и уверенно шагну в двери нужного учреждения. Как обстоятельно и спокойно расскажу о событиях, которые закрутили меня. Почему-то в моем воображении это должно будет случиться утром. На утро я уже назначал однажды свой визит в советское посольство. Но Роджерс словно почувствовал это. А может, не эта, так другая причина помешала бы мне.

Я гнал от себя эти мысли, откладывая все на потом.

На вокзале меня встречала вся семья. Первой бросилась навстречу жена.

— У нас большая радость. Виктор сделал предложение Марине… — поспешила сообщить она.

— Ну и?..

— Думает, дурочка. Или притворяется.

— Правильно делает. Ей, а не вам жить… Пусть как следует подумает, — ответил я.

Марина была сдержаннее и как-то испытующе смотрела на меня.

— А ты что-то похудел, осунулся. Наверное, на этот раз не так сладко было за границей?.. Что с дядюшкой? — спросила она.

— Ты как в воду глядела… — улыбнулся я. — У Зори все налаживается.

Мы долго ждали такси. На остановке я тоже ничего путного не мог сказать. Сославшись на усталость и головную боль, отвечал односложно. И дома я продолжал молчать. У меня не было никакого настроения самому показывать привезенные подарки. Этим деловито, без лишней суеты занялась жена. А я молча сидел и смотрел на нее. Марина была по-прежнему ко всему равнодушна.

Все это время, как только я сошел с поезда, у меня не выходил из головы тюбик «Поморина», в котором были спрятаны средства тайнописи. Я мучительно соображал, где безопаснее его спрятать, а пока он лежал в боковом кармане моего пиджака.

— Сними пиджак или ты куда-то собираешься идти? — спросила жена.

Я снял пиджак и повесил его на спинку, стула. Для безопасности на пиджак набросил рубашку, галстук. Думал, так лучше.

Жена — надо же — заметила:

— Зачем же ты все кладешь на пиджак? Помнешь. Давай его в шкаф повесим…

Я взял пиджак из рук жены, сам повесил его в шкаф.

— Не доверяет, — усмехнулась жена и посмотрела на Марину.

«Фу-ты, черт. Привлек внимание», — подумал я с досадой. Ночью спал плохо. На душе было тревожно. Проклятый тюбик не давал покоя.

Утром, убедившись, что тюбик на месте, я зашел на кухню. Там оказался Елисеев. Он, как всегда, варил себе кофе.