Вероника Кузнецова - Наследство Камола Эската

Он энергично вскочил с кресла и подошёл ко мне.

— Хорошо, господин…

— Пат, просто Пат.

— Хорошо, Пат.

Пат смёл меня с моего места и моментально улёгся на диване. Я отошла на два шага и растерянно ждала, что будет дальше. Пат повернулся на бок, потом на спину и с такой быстротой вскочил, что я отошла ещё на два шага.

— Сейчас мы всё устроим самым лучшим образом, — сообщил он и исчез.

Не успела я по-настоящему удивиться, как он появился с подушкой и одеялом, бросил всё это на диван и с томным вздохом медленно лёг, накрывшись до пояса одеялом и положив руку на грудь. Он лежал, как настоящий больной, и даже лицо его приняло измученное выражение.

— Начинай, — слабым голосом сказал Пат.

— Здравствуйте, дядя. Надеюсь, вы чувствуете себя намного лучше? — начала я с воодушевлением.

— Не так! Не так! — простонал Пат, морщась. — Ну, кто говорит с дядями таким непочтительным тоном?! И кто тебе сказал, что нужно говорить эти дурацкие слова?

— Вы.

Пат выразительно поглядел на меня.

— То есть, ты, — поправилась я.

— Вот именно. А я тебе такую ерунду сказать не мог. Я сказал: "Надеюсь, вы чувствуете себя лучше?"

— Я так и сказала.

— До чего этот ребёнок любит спорить! — возмутился Пат. — Я вошёл в роль! Я преждевременно постаревший больной человек! Пойми, что больной! А ты вынуждаешь больного человека отстаивать истину. Ты сказала не "лучше", а "намного лучше".

Мне эта поправка показалась несущественной.

— Как ты не понимаешь?! — вдалбливал мне Пат. — Ты приезжаешь к умирающему человеку, который знает, что умирает, и объявляешь, что ждала от него моментального выздоровления. Да ведь он решит, что ты не веришь в его болезнь! Представляешь, человек при смерти, а кто-то ему говорит: "Какой у вас чудесный цвет лица!"

Я представила красивого седовласого старика со строгими чертами лица, такого, как наш священник. Вот он немощный и больной…

— Если сказать: "Мне кажется, что вам сегодня лучше. Цвет лица у вас чудесный", — то это приободрит больного, и он будет думать, что ему, и правда, лучше.

Пат кивнул.

— Возможно. Даже вполне вероятно. Но не Камолу. Если ты ему скажешь такие замечательные слова, он обидится и начнёт перечислять все свои болезни, думая, что ты не веришь, как ему плохо. Ты меня поняла?

— Не очень, — упрямо призналась я. — Но если вы не хотите, я не буду говорить "намного".

— Ты.

— Если ты не хочешь, я не буду этого говорить.

— Тогда начинай с самого начала.

— Здр…

— Стоп! Сначала ты должна войти. Марш из комнаты!

Я вышла и закрыла за собой дверь, потом распахнула её и начала снова:

— Здравствуйте…

— Стучать надо, когда входишь. И не кричи так, я болен. Подойдёшь ко мне и тихо скажешь, что тебе надо.

Я не поняла, очередная ли это поправка Пата или слова, которые должен был произнести Камол, но без возражений и вопросов опять закрыла дверь, подождала немного и тихо постучала.

— Войдите, — позвал Пат нежным голосом.

Я в недоумении открыла дверь, медленно подошла к дивану и так удивилась совершенно больному виду Пата, что тихо и мягко сказала:

— Дядя, здравствуйте. Как вы себя чувствуете? Хоть немного лучше?

Умирающий окинул меня тусклым взглядом.

— Тебе башмаки не жмут? — спросил он.

— Нет, дядя, — удивлённо ответила я.

— Не "нет, дядя", а "нет, Пат", — поправил он меня. — Сейчас я говорю за себя. Марк их раздобыл для тебя вчера вечером, но я считал, что они будут тебе малы.

— Нет, почти в самый раз, даже немного велики.

— Это хорошо. А теперь начинай с самого начала.

Я вышла, постучала, услышала разрешение войти, вошла и произнесла свою фразу:

— Дядя, здравствуйте. Как вы себя чувствуете? Хоть немного лучше?

— Яго, дорогой, ты приехал, — просипел Пат и вдруг противно завизжал. — Сиделка, оставьте нас! Что вы стоите? Не видите, что ко мне приехал племянник?!

Я даже вздрогнула от испуга. Лицо Пата, прежде выражавшее лишь утомление, вдруг стало капризным и раздражённым. Я подумала, что Пат очень не любит Камола, может, из-за того, что тот не оставляет ему наследства, а может, по другим причинам. Я давно заметила, что когда люди передают свой разговор с кем-то, им очень неприятным, то свои слова они произносят подчёркнуто спокойным и рассудительным голосом, а слова собеседника — на редкость противным.

Пат свирепо посмотрел на меня.

— Как вы себя чувствуете, дядя? — ещё раз спросила я.

— Ах, дорогой, конечно, плохо. У меня…

И тут Пат привёл целый ряд подробностей, от которых я покраснела.

Пат взглянул на меня и фыркнул. Вновь приняв расслабленный вид, он спросил:

— Как ты учишься?

Господин Рамон уже сказал мне, как отвечать на этот вопрос, поэтому я бойко начала:

— Хорошо, дядя, особенно по математике. А вот рисование…

— Ты слишком много говоришь! — прохрипел Пат с раздражением. — Ты, верно, забываешь, что я очень болен. Я болен! Мне нужен покой, а ты кричишь! Ты меня утомил! Позови сиделку и иди к себе!

— Дядя, а может, лучше мне побыть с вами? — спросила я, войдя в роль.

— Я же сказал: "Позови сиделку!" Ты ничего не знаешь! Ты не умеешь! Из-за тебя у меня болит голова! Иди к себе!

— Хорошо, дядя.

Я сделал несколько шагов к двери, потом вернулась и спросила:

— Ну, как?

— Восхитительно! По-моему, ты не допустила ошибок. И говорила ты с выражением. Великолепно! А как играл я?

— По-моему… ничего.

Пат сел и стал серьёзным.

— Ничего? И только-то? Что именно тебе не понравилось?

— Дядя не может так разговаривать с любимым племянником.

— Может. Ещё как может.

— А почему он так сипит?

— У него такой голос.

— Почему он разозлился?

— Он всегда злится.

— Господин Рамон говорил о нём не так.

Я знала, что Камол очень болен, а потому раздражителен, но не представляла его таким, каким его сыграл Пат. Правда, я допускала, что он может быть немного вспыльчивым, но всё-таки в моём воображении царил образ благородного старца, а не злобного старика с сиплым голосом.

— Уж господин Рамон тебе расскажет! — вздохнул Пат. — Но он рассказывает о Камоле вообще, а мне приходится знакомить тебя с Камолом теперешним, с тем самым, с которым тебе придётся встретиться, поэтому ты слушай меня, а не его. Ну, разве только из вежливости.

Он подумал и заговорил совсем другим тоном.

— Марк не стал пугать тебя рассказом о последних выходках Камола, а то, что тебе о нём говорил, было правдой когда-то. Камол, действительно, был человеком очень неплохим, со строгими правилами. Он был вспыльчив, рассердить его труда не составляло, но и ладить с ним было можно. Марк до сих пор поддерживает с ним отношения, а я рассорился с ним очень давно и, может быть, по своей вине, но сейчас говорить об этом поздно и бесполезно. Я встречался с ним крайне редко и каждый раз удивлялся перемене в нём. Передо мной представал совсем другой человек. Он стал желчным, раздражительным, капризным, нашёл у себя множество болезней и всем о них подробно рассказывал, требуя к себе жалости. Ездить к племяннику он перестал, но постоянно о нём говорил и считал, что его никто не понимает и лишь Яго бы его утешил. Вот к этому-то милому человеку ты и поедешь.